Сергей Шуба - Поиски мира

Шепот нарастал, как прибой. Они вошли в покои нойона. Там было прохладно и светло – в распахнутые ставни било солнце. Везде лежали шкуры убитых нойоном зверей, курились благовония в чаше, а на широком подоконнике дева увидела несколько книг в кожаных переплётах. Забившись в угол, на неё большими глазами смотрел шестилетний вихрастый мальчишка в одежде из парчи и бархата.

– У тебя есть ещё дети? – хрипло спросила Алвириан.

Эльчи-нойон помолчал, и молчание это сводило с ума.

– Никто из них не придёт на мой зов более, – внезапно сказал он. – Они уже бросились делить мою власть и проливают кровь своих братьев в коридорах Длинного дома. Я поеду с тобой добровольно, за стены ставки, только пусть этот несмышлёныш живет. Неужели он должен поплатиться за любовь к своему отцу?

Дева, склонив голову, посмотрела на красноватую прядку, что непокорно торчала у мальчишки над ухом.

– Не должен.

Первая весенняя гроза бушевала над Алтутоном, смывая остатки снега в сточные канавы. Мусор крутился в мутных потоках, бегущих по улицам.

В библиотеке Ланье стоял у окна, ведущего во двор, и смотрел, как бегут извилистые струйки воды по мутному стеклу, которое дрожало от напора ветра. В руках у него был кубок с вином. Он пришел сюда, чтобы побыть одному – в любом другом месте его бы отыскали гораздо быстрее. А ещё он безотчетно боялся, и надеялся отыскать некоторые ответы в книгах.

Дверь распахнулась от пинка, и мажордом вздрогнул, хотя внутренне был готов к тому, что Танкред явится и сюда.

– Так вот где ты окопался, – герцог осмотрелся по сторонам, морща нос. – Крысиное гнездо, хотя даже крысы брезгуют жрать пергамент, закапанный чернилами. Что ты здесь делаешь?

– Ваше величество, – осторожно ответил Ланье, удаляясь от окна и отвешивая Танкреду учтивый поклон. – Мне показалось, в последнее время, знамения…

– Как? – перебил Танкред, привстав на носки, и мажордом вновь отметил про себя, что одежда на юноше мятая, щеки не знали бритвы уже несколько дней, а голос осип от постоянного крика. – Ты превратился в старую бабу, Ланье? Знамения? Хватит и того, что об этом целыми днями бубнит этот толстый жрец в своём капище, которого я там и запру, и велю не кормить, чтобы он хотя бы повыл от голода, для разнообразия. Знамения.

Герцог прошел к креслу перед камином и упал в него, ногой опрокинув столик.

– Знамения. Мне снится кровь, Ланье, снятся кровавые простыни и пятна, проступающие на гобеленах в моей комнате. С каждым разом их всё больше.

Открой окно.

Мажордом с недоверием и страхом посмотрел на изможденную фигуру Танкреда, но выполнил его указание. Ветер с воем ворвался в комнату, неся с собой капли дождя и холодную сырость и пламя в камине загудело, рассыпая снопы искр.

– Посмотри! – повысил голос Танкред. – Что ты видишь?

Ланье что-то пробормотал, делая вид, что всматривается вдаль; он знал такие моменты и научился следовать ситуации.

– Ты слеп Ланье, как слепы все мои советники здесь. Я вижу ненависть, переливающуюся через край, я вижу зависть и предательство. Смотри внимательнее! – герцог вскочил и, взяв мажордома за плечо, с силой пододвинул его к окну, словно хотел выбросить во внутренний двор. – Там сидят лжецы и убийцы, готовые открыть двери нашим врагам, когда они подойдут к стенам нашей столицы. Эти выкормыши империи, что остались тут с тех самых пор, как мы разбили Анриак и заставили откатиться далеко на юг, эти черви, вскормившие нашего сироту, что ныне сбежал к моей сестре, торговать моими секретами, о, я внимательно наблюдал за ними. Они в сговоре с этими дознавателями, прикидывающимися купцами, с теми, кто до сих пор сидит здесь и только и ждет повода, чтобы вонзить мне нож в спину. Смотри – вот ветер несет их помыслы: в них кровь, пожар и разорение. И я говорю тебе, Ланье, я не буду ждать, я не буду сидеть, сложа руки. Ты найдешь Фэрра, прикажешь ему взять сотню людей и сжечь дотла эти мерзостные кварталы!

– Какие, мой господин? – помертвев, уточнил Ланье, пальцами упираясь в подоконник.

– Какие? – закричал Танкред, захлебнувшись ревом ветра. – Какие, спрашиваешь ты? Я хочу чтобы «забытые» были воистину забыты! И чтобы эти купчишки горели вместе со своим трухлявым товаром!

– Но, повелитель… – вяло засопротивлялся мажордом, – так мы можем нарушить связи со многими государствами…

– Не об этом надо сейчас думать! – герцог за грудки притянул к себе Ланье и мажордом заглянул в полные безумия глаза, увидел, как капли дождя стекают по бледному одутловатому лицу. – Если я захочу обменяться с кем-то, я приду на его землю, на его землю, слышишь? – и произведу обмен огнем и мечом. Так делали мои предки, так я буду поступать! Или ты? – спросил Танкред с подозрением, – защищаешь этих безродных? Этих нищих рабов, которые не посмели умереть и живут теперь как паразиты на нашем теле? Что?

– Нет, ваше величество, нет, что вы, – Ланье стало по-настоящему страшно, и он говорил без удержу, хотя холодная часть его рассудка насмешливо следила за этим, отмечая, что юнец перестал быть послушной игрушкой. «Он и не был послушным, – впервые сказал себе правду Ланье. – Просто я первым подал ему мысль о бунте».

– Или ты, как и этот глава каменщиков, будешь утверждать, что они всегда защищали город, и были лучшими разведчиками и диверсантами, когда подходили имперские легионы? А я скажу тебе, что ты сметешь их дома с лица земли, лично проследишь, чтобы никого из этих кровососов не осталось в Алтутоне! Потому что времена изменились, и они чуют это, а я вижу их насквозь! Я вижу их и потому они обречены! Ясно тебе? Ясно?

– Да. Да, повелитель.

– Тогда иди и исполняй. Пусть эта гроза очистит город. Я хочу проснуться завтра и знать, что ни единого иноверца нет в моих владениях. Иди.

Тахиос не знал, успеет его навестить Кискейлт, до того, как Мальм наведается ещё раз, но всё равно готовился. Он озадачил служку, который разносил обеды в палате, заговорив с ним на бенортском, а потом на гейцмундском. Схваченный за рукав слуга признался, что вещи сироты находятся в кладовке, но выдать их могут только в присутствии самого доктора Хальве, иначе никак. «А коня моего наверное уже втихомолку продали со двора…» подумал юноша и прихрамывая прошел к окну, из которого удобно было наблюдать за воротами, ведущими на улицу. Он смотрел, как дремлет дюжий детина на табурете в своей каморке, распахнув дверь, и как под вечер его сменяет седоусый крепыш в куртке с шипами и булавой за поясом. Крепыш имел вид более собранный и воинственный, и спать не стал, но и дверь тоже не запирал пока – ждал, когда выйдет время и можно будет закрыть ворота, а потом запереться в своей каморке, или вообще пойти на кухню потрепаться со служаночками, что грели воду для вечерних процедур.