Джоанн Роулинг - Дары смерти (перевод Snitch)

— Думаю, нужно будет по очереди сторожить снаружи, — сказал он Гермионе, поднимаясь и потягиваясь. — И надо будет ещё подумать о еде. А ты лежи и не двигайся, — прикрикнул он на Рона, который попытался сесть и тут же неприятно позеленел.

Внутри палатки на столе был поставлен вредноскоп, который Гермиона подарила Гарри на день рождения, а оба они провели остаток дня, по очереди охраняя палатку. Но вредноскоп весь день стоял тихо и спокойно, и то ли благодаря защитным и магглоотталкивающим чарам, которые навела Гермиона, то ли потому, что люди редко ходили в этих местах, в их уголке леса так никто и не появился, не считая случайно залетевших птиц и белок. К вечеру ничего не изменилось, в десять Гарри, сменив Гермиону, зажёг огонёк на палочке и смотрел на безлюдный пейзаж, и только летучие мыши порхали высоко в усыпанном звёздами небе, кусочек которого виднелся над их защищённой полянкой.

Он проголодался, и голова слегка кружилась. Гермиона предполагала, что к вечеру они вернутся на площадь Гриммолд, и не запасла в своей волшебной сумочке еды, так что есть было нечего, кроме кучки грибов, которые Гермиона собрала под ближайшими деревьями и сварила в походном котелке. Рон проглотил пару ложек и оттолкнул тарелку с таким видом, будто его сейчас стошнит, а Гарри заставил себя доесть, чтобы не обижать Гермиону.

Окружающую тишину нарушил странный шорох и звуки, похожие на треск сучьев. Гарри решил, что шумело скорее животное, а не человек, но всё равно держал палочку наготове. Желудок, и без того болевший из-за жёстких грибов, которыми он всё равно не наелся, неприятно сжался.

Он думал, что будет радоваться и ликовать, если им удастся украсть хоркрукс, но ничего подобного не испытывал, только тревожился о будущем — вот и всё, что он чувствовал, сидя перед палаткой и всматриваясь в темноту, крошечную часть которой освещала его палочка. Как будто он неделями, месяцами, может быть, чуть ли не годами рвался к этому, а теперь резко остановился, сбился с пути.

Где-то были и другие хоркруксы, но у него не было ни одной догадки, куда их могли спрятать. Он даже не знал, что они из себя представляли. Между тем, единственный хоркрукс, который они сумели отыскать, висел у него на груди, прижимаясь к коже, а он не мог додуматься, как его уничтожить. Как ни странно, медальон не нагрелся от тела, а казался таким холодным, будто его только что вытащили из ледяной воды. Время от времени Гарри думал, или ему просто чудилось, будто он чувствует неравномерное биение крошечного сердца рядом со своим. Он сидел там во мраке, и его одолевали дурные предчувствия. Он пытался сопротивляться, гнал эти мысли, но они продолжались бесконечным потоком. Ни один из них не может жить, пока жив другой. Рон и Гермиона, тихо разговаривавшие у него за спиной в палатке, в любой момент могли всё бросить. А он не мог. И ему, пытавшемуся преодолеть страх и усталость, казалось, что хоркрукс на груди отсчитывал время, которое оставалось ему, Гарри… Глупости какие, сказал он себе, хватит об этом думать…

Его шрам снова покалывало. Он испугался, что спровоцировал это своими мыслями, и попытался переключиться на что-нибудь другое. Подумал о бедняге Скрипуне, который ждал, когда вернутся они, а вместо них дождался Яксли. Промолчит ли эльф или выболтает Пожирателям Смерти всё, что знает? Гарри хотелось надеяться, что за последний месяц они со Скрипуном наладили отношения, и тот стал более преданным, но кто знает, что может случиться? Вдруг Пожиратели будут пытать эльфа? У Гарри в голове замелькали тошнотворные картины, которые он тоже попытался отогнать — ведь он ничем не мог помочь Скрипуну. Они с Гермионой уже решили, что не будут и пытаться вызывать его, вдруг с ним явится кто-то из Министерства. Глупо было рассчитывать, что при аппарировании эльф не ошибётся, как и Гермиона, притащившая на площадь Гриммолд уцепившегося за её рукав Яксли.

Шрам Гарри горел от боли. Он думал о том, сколького они всё-таки не знали. Люпин был прав, говоря о магии, с которой они никогда не сталкивались и даже представить себе не могли. Почему Дамблдор не объяснил ему побольше? Может, думал, что на это ещё будет время, что проживёт ещё годы, может, даже века, как его друг Николя Фламель? В таком случае, он ошибся… Во всём виноват Снейп… Снейп, пригретая змея, это он ударил тогда на верху башни…

И Дамблдор упал… упал…

— Дай его мне, Грегорович.

Голос Гарри был высоким, звучным и холодным, палочку он держал перед собой в руке с длинными белыми пальцами. Человек, на которого он её нацелил, висел в воздухе вверх ногами, хотя верёвок, удерживавших его, не было видно. Он покачивался там, связанный странными невидимыми путами, его конечности были обёрнуты вокруг тела, его багровое от прилившей крови лицо было на одном уровне с лицом Гарри. У него были совершенно седые волосы и густая пышная борода, как у связанного Деда-Мороза.

— Я не иметь его, я не иметь его больше! Оно много лет назад быть украден у меня!

— Не лги Лорду Вольдеморту, Грегорович. Он знает… Он всегда знает.

У подвешенного человека были огромные, расширенные от ужаса зрачки, и казалось, что они ещё расширяются, становятся больше и больше, пока их чернота не поглотила Гарри целиком…

Теперь Гарри спешил по тёмному коридору в воспоминании храброго маленького Грегоровича, держа в руках зажжённый факел. Грегорович ворвался в комнату в конце коридора, и факел осветил что-то вроде мастерской. В скачущих бликах огня поблёскивали деревянные стружки и золото, а на подоконнике сидел, сгорбившись, как огромная птица, молодой человек с золотистыми волосами. За то мгновение, что свет факела освещал его, Гарри успел заметить радость на красивом лице, затем незваный гость выстрелил в него оглушающим заклятием из своей палочки и с хохотом выпрыгнул прямо в окно.

Гарри полетел обратно прочь из огромных, как туннель, зрачков Грегоровича, и увидел его искажённое ужасом лицо.

— Кто был этот вор, Грегорович? — спросил ледяной голос.

— Я не знать, я никогда не знать, мальчик… нет… пожалуйста… ПОЖАЛУЙСТА!

Он продолжал кричать, затем была зелёная вспышка…

— Гарри!

Задыхаясь, он открыл глаза, во лбу пульсировала боль. Он потерял сознание, упал на палатку, сполз по брезенту и лежал на земле. Он посмотрел на Гермиону — её пышные волосы закрывали крошечный кусочек неба, который просматривался сквозь тёмные ветки над ними.

— Мне что-то приснилось, — забормотал он, быстро садясь и со старательно-невинным видом глядя на взбешённую Гермиону. — Извини, наверное, задремал.

— Я знаю, что это опять был твой шрам! У тебя всё по лицу видно! Ты опять читал мысли Во…

— Не называй это имя! — донёсся из глубины палатки сердитый голос Рона.