Джеральд Бром - Косиног. История о колдовстве [litres]

Конечно, чтение на том не закончилось, однако Абита вновь с головой погрузилась в собственные размышления.

«Если Господь вправду сотворил все на свете, разве Он же не сотворил и Самсона? А раз так, отчего и Самсону не оказаться всего-навсего одной из Божьих тварей, которой тоже отведено место в великом замысле Господа?»

Мысли текли дальше и дальше. Волк, убивающий, чтоб накормить стаю, вовсе не зол – просто опасен. А разве ангелы не опасны? Ангелы тоже вон, сколько ужасов натворили во имя Господа! Принося жертвы Самсону, Абита вовсе не ставит Самсона превыше Бога – всего лишь кормит волка, и если «волк» бросится на нее, она, конечно, погибнет, но перед Господом не согрешит. К тому же, кто сказал, что благословения Самсона – не от Господа? Посылает же их Господь через ангелов! Разве Самсон не вернул ее ферму к жизни? Что в этом может быть нечестивого?

Мысль, будто Самсон – что-то вроде посланника Божия, пришлась Абите по сердцу. Разве мать не рассказывала, что многие благосклонные к людям языческие божества имели облик рогатых зверей? Вдобавок, в ведовстве матери Бог неизменно сочетался с язычеством: чем больше-де благословений, тем лучше…

Покачав головой, Абита скрутила край рукава в жгут туже прежнего. Что, если она просто втолковывает самой себе то, что ей хочется, нужно услышать?

«Может, и так. Может, и так. Но жестокая правда – в том, что Господь счел нужным перевернуть всю мою жизнь вверх тормашками, – подумала она, взглянув в огромное недреманное око, нарисованное на кафедре. – Господи, я стараюсь, стараюсь изо всех сил. Но если это какой-то искус, какое-то великое испытание на твердость в вере, как же тебе не стыдно так меня мучить?»

Преподобный Картер умолк, и неожиданная тишина отвлекла Абиту от тяжких раздумий. Похоже, его преподобие сбился с мысли, причем уже не впервые.

– Прошу прощения, – сказал преподобный. – Что-то я с утра сам не свой. Преподобный Коллинз, не будете ли вы любезны завершить богослужение?

Преподобный Коллинз взошел на кафедру, а преподобный Картер занял свое место в зале. Только тут Абита заметила, что супруги его сегодня на богослужении нет.

«А ведь матушка Картер не пропускает служб никогда», – подумала она, встревоженная тем, что это может значить, и пощупала свернутую узелком салфетку в кармане передника. Выходя из дому, она прихватила для матушки Картер горстку медового хвороста – скромный знак благодарности за проявленную доброту.

К завершению проповедей причина отсутствия матушки Картер слегка прояснилась. Перед тем, как закончить службу, преподобный Коллинз попросил всех склонить головы в особой молитве о Марте, дочери преподобного Картера, и попросить Господа пособить ей с выздоровлением.

Как только служба подошла к концу, Абита дождалась священнослужителя у выхода и подошла к нему. Направившийся было домой, преподобный остановился.

– Абита, ты просто представить не в силах, как я рад снова видеть тебя. Нам нужно поговорить о твоем отсутствии.

– Не беспокойтесь, ваше преподобие: обещаю с этого дня и впредь богослужений больше не пропускать.

На лице преподобного отразилось облегчение.

– Рад слышать.

– Не знаю даже, как благодарить вас за милосердие. Эта отсрочка решила все, и я непременно отплачу вам добром, обещаю.

Во взгляде преподобного Картера мелькнула искорка любопытства.

– Похоже, дела у тебя неплохи.

Пожалуй, то был, скорее, вопрос, чем утверждение.

Между тем Гуди в окружении еще полудюжины прихожанок не сводили с обоих глаз. В их взглядах чувствовалась неприязнь, и вовсе не только к Абите.

– Я принесла кое-что вам с женой, сэр, – сказала она, вручив преподобному узелок. – Подарок скромный, но от души.

Отогнув край салфетки, преподобный заглянул в узелок и улыбнулся.

– Сара будет рада.

– Пожалуйста, передайте ей, что ее доброта многое для меня значит.

– Передам, непременно.

Однако преподобному явно не терпелось отправиться домой.

– И, ваше преподобие, еще одно…

– Да?

– Ваша дочь, Марта… чем она захворала, сэр?

– Похоже, корь ее одолела. Мы надеялись, что к этому времени ей полегчает: и Сара, и я в детстве корью переболели, но так скверно себя не чувствовали.

– Так, значит, ей становится хуже?

– Да, именно хуже, как ни больно это признавать. Потому-то Сары с нами сегодня и нет.

– Может быть, я смогу чем-то помочь?

– Разумеется: поминая Марту в молитвах. Ну, а сейчас – прошу прощения за спешку, но я должен идти.

– Конечно, конечно. Я буду молиться обо всех вас.

Проводив преподобного Картера взглядом, Абита быстрым шагом направилась к воротам. Впереди ее ждал долгий пеший путь домой. На ходу она вновь с головой погрузилась в раздумья, но думала вовсе не о волках да дьяволах. Она изо всех сил старалась припомнить, как мать лечила корь.

Лес заглянул под кровать Абиты, обшарил буфет, и топку печи, и старый сундук, где Абита держала одежду. Искал он подходящее место – укромное место, откуда его помощники преподнесут Абите самый большой сюрприз за всю ее жизнь. Вдруг он остановился замер, принюхался.

– А это еще что?

Стрелой метнувшись к двери, Лес сморщил нос.

– Кто-то сюда направляется.

Закрыв глаза, он вновь обратился к мысленному взору.

– Человек… да еще верхом?

По губам опоссума скользнула коварная улыбка. Кубарем скатившись с крыльца, он углубился в заросли кукурузы и во всю прыть помчался к лесной опушке.

– Отец! – позвал он. – Отец, у нас гость!

К тому времени, как Абита отправилась домой, Уоллес проделал добрую часть пути к ее ферме. Ехал он быстро, жеребца гнал во весь опор. Выйдя со службы раньше, он немедля вскочил в седло и отправился в путь еще до того, как Абита покинула дом собраний.

«Что происходит, папа? – гадал он. – С виду она… как бы сказать… цветет, жизни полна! А эта улыбочка мерзкая? Не-ет, в горе у женщин таких лиц не бывает!»

Перевалив возвышавшийся над фермой холм, он увидел кукурузное поле Абиты и натянул поводья, осаживая жеребца.

– Быть не может, – пролепетал он, замотав головой, будто умалишенный. – Нет… нет!

Высокая, налитая спелостью, кукуруза укрывала поле густым желто-зеленым ковром от края до края.

Уоллес подъехал к крыльцу и спешился, едва не свалившись с седла. Сердце в груди отбивало барабанную дробь.

– Я разорен, – простонал он, стиснув ладонями щеки. – Разорен. И ферма, и дом… все, все пропало!

Чтоб устоять на ногах, хочешь не хочешь, пришлось ухватиться за луку седла.