Джеральд Бром - Косиног. История о колдовстве [litres]

– Ничего. Я все исправлю, папа. Слово даю… непременно исправлю.

С этим Уоллес взглянул в сторону хлева.

«А не спалить ли тут все дотла – и хлев, и дом, и мула, и коз, и кур, все без остатка? – подумал он, но тут ему пришла в голову идея получше. – Потоптать, потравить кукурузу. Ну да, разумеется! Всего-то и дела – проехаться по полю!»

Дико оскалившись, он взобрался в седло, направил жеребца к рядам кукурузы, но сразу же остановился.

Он не один. Там, среди высоких стеблей кукурузы, есть кто-то еще.

Приглядевшись внимательнее, Уоллес никого не заметил, но чье-то присутствие чувствовал всем нутром. Только тут ему вспомнилось, что, торопясь опередить Абиту, он не захватил с собою мушкет, и, мало этого, при нем нет даже ножа.

– Хелло! – крикнул он.

Поднявшийся ветер всколыхнул кукурузу. Вроде бы в гуще зелени что-то мелькнуло, но что? Этого в пляске множества теней разобрать не удалось.

– Выходи сию же минуту! – потребовал Уоллес. – Выходи, не то я…

Но тут он осекся. Вдали, среди кукурузных стеблей, стоял человек. Лица его было не разглядеть, однако он отчего-то казался знакомым.

Сощурившись, Уоллес ахнул.

– Эдвард? – с дрожью в голосе выдохнул он. – Молю, ответь: брат, это ты?

Эдвард поднял руку, маня Уоллеса к себе, и тут Уоллес, пусть мельком, увидел его лицо с бездонными черными впадинами вместо глаз. Казалось, каждый волосок на теле Уоллеса поднялся дыбом.

– Что это за чертовщина?

Ветер усилился, кукурузные листья затрепетали, зашелестели. Шелест их очень напоминал смех – негромкий, тоненький, вроде детского. Охваченный ужасом, Уоллес замотал головой в попытках стряхнуть наваждение.

Эдвард раскрыл рот, будто хочет что-то сказать, но не издал ни звука.

– Нет, – прошептал Уоллес. – Нет, ты не Эдвард. Эдвард… Эдвард мертв! – хрипло выкрикнул он в полный голос.

На лице Эдварда отразилась невыносимая печаль, образ его начал меркнуть, слился с пляской теней, исчез в кукурузных зарослях, как не бывало.

Уоллес моргнул, протер глаза кулаком.

– Ну, конечно… конечно… откуда здесь Эдварду взяться? Примерещится же…

Жеребец всхрапнул, заплясал на месте, подался назад. Сомнений не оставалось: поблизости кто-то есть. Некто… нечто …

Уоллес рванул на себя поводья, сдерживая жеребца.

Вдали, у самой опушки леса, заросли кукурузы расступились в стороны, качнулись вправо и влево. Кто-то бежал через поле прямо к нему. Бегущего Уоллес не видел, но злобу его чувствовал явственно, будто солнечный луч на щеке.

Уоллес пришпорил коня, глубоко вонзив каблуки в его бока. Жеребец истошно заржал, отпрянул от края поля, но этого Уоллесу показалось мало. Шпоря и шпоря коня, не осмеливаясь оглянуться, он вихрем взлетел на вершину холма и только тут повернулся назад, уверенный, что Эдвард гонится за ним по пятам, только на пальцах у Эдварда длинные острые когти, а вместо зубов – клыки.

Нет, позади не оказалось никого.

Осадив жеребца, Уоллес снова уставился на кукурузное поле. Сердце стучало, как бешеное, дыхание с хрипом рвалось из груди. Еще немного, и из кукурузы покажется, выскочит Эдвард, а может, кабан, или волк, а то и сам Дьявол… но нет, из зарослей так никто и не вышел.

«Что это, папа? Что здесь произошло? Молю, ответь, объясни. Кто это был? Эдвард? А может, Эдвардов дух?»

Окинув взглядом игру теней среди покачивающихся на ветру кукурузных стеблей, Уоллес покачал головой.

«Нет, нет, конечно же, нет. Просто мне что-то неможется, только и всего. Только и всего!»

Однако возвращаться назад, чтоб потравить кукурузу, он не стал. Что в этом проку? Кукуруза созрела, готова к жатве, а значит, Абита попросту подберет початки с земли и в убытке не останется. Рассудив так, Уоллес еще раз окинул яростным взглядом свою ферму и изобилующее превосходной кукурузой поле.

– Воровка, – процедил он, сузив глаза. – Воровка, бесстыжая мерзкая баба… Ну, ничего. Я это дело исправлю… исправлю, как Бог свят!

В голове сам собой начал обретать форму новый план, однако Уоллес, закусив губу, отрицательно покачал головой.

«Нет… нет, нельзя. Да как мне только на ум могло такое прийти? Это же смертный грех. Это же…»

Опустив взгляд, он заметил, как дрожат его пальцы.

– Возьми себя в руки, – прорычал он. – Еще не хватало – шарахаться от каждой тени да эха! Ты кругом прав, и Господу о том ведомо.

И тут ему снова вспомнились слова мирового судьи Уотсона: «Во имя Господа даже ангелам нередко приходится браться за темное дело».

– Уж это точно, – кивнул Уоллес, исполнившись ощущения собственной правоты. – Что надлежит сделать, будет сделано!

Напоследок он еще раз обвел долгим взглядом ферму, пригляделся к высоким рядам кукурузы.

– Если ты здесь, брат, знай… знай: я восстановлю справедливость и душе твоей помогу обрести долгожданный покой. Словом в этом ручаюсь.

Пришпорив коня, он поскакал прочь, длинной дорогой, ведущей назад, в Саттон. Лицо его окаменело, застыло в суровой, мрачной гримасе. В пути он обдумывал новый план, и чем дальше отъезжал от фермы, от призрака Эдварда, от зловещего смеха, от неведомой злобной твари в зарослях кукурузы, тем больше ему нравился этот план, и, наконец, Уоллес, сам того не сознавая, расплылся в широкой улыбке.

Примерно в миле от деревенских ворот он увидел впереди Абиту, возвращавшуюся домой, и, пустив жеребца в галоп, поскакал прямиком на нее.

В ужасе округлившая глаза, Абита отскочила к обочине, чудом не угодив под копыта.

Уоллес захохотал.

– Готовься! Правосудие близко! – проорал он на всем скаку.

Переступая порог дома, Абита еще дрожала: успокоиться после столкновения с Уоллесом ей так и не удалось. У дверей она остановилась, кое-как перевела дух, собралась с мыслями и оглядела комнату. Чувствовалось: в доме что-то не так, однако с виду все оказалось на своем месте. В поисках ободрения Абита подняла руку, осторожно погладила волосяное ожерелье, висевшее у косяка, и, едва коснувшись плетеных колечек, увидела его – Леса, только почти прозрачного, призрачного.

– Уходи, – велела она, не сводя с него жесткого взгляда.

На едва различимом лице опоссума отразилось нешуточное удивление. Сделавшись видимым, он уставился на Абиту совершенно по-новому.

– Так ты – одна из них ! Из ведунов и ведуний!

– Поди вон.

Лес направился к двери, чуть задержавшись, окинул взглядом волосяное ожерелье, еще раз оценивающе покосился на Абиту и был таков.

Абита поспешно переоделась в рабочее платье, остановилась у двери, чтоб завязать на поясе короткий передник, и снова взглянула на ожерелье – на медную булавку в виде маленькой змейки.