Антон Пешкин - Белый край [СИ]

Наконец, священник обернулся, взглянул на меня с теплой улыбкой. Впервые я почувствовала, что этот человек и вправду желает мне добра. В его взгляде чувствовалась безвозмездная, отеческая любовь и сострадание, как те, что когда-то я увидела в глазах Хьялдура.

— Пойдем, Майя, — он мягко коснулся моей руки. — Пойдем. Я помогу тебе.

Словно зачарованная, я пошла с ним наверх, в свою холодную, темную комнату. Масло в лампе уже догорело, от фитиля остался лишь пепел, но священника ничуть не смущал мрак, укрывший нас с головой. Жестом он попросил меня сесть, и сам сел на колени напротив меня, смотря мне в глаза.

— Майя, девочка... — с сожалением в голосе вздохнул он. — Прошу тебя, сбрось груз со своих хрупких плеч. Поведай мне о том, что тебя беспокоит. Позволь мне разделить твои страхи.

"Не делай этого", — вдруг проснулся Дима.

Но было уже слишком поздно.

— Я... — голос дрожал от неуверенности. — Я...

Я рассказала ему все.

Про страх, про боль, про отчаяние. Про то, как сильно я боюсь прихода мертвых, про то, как сильно я этого желаю. Слова сыпались из меня нескончаемым потоком, а Леродот все слушал и слушал, даже и не думая перебивать меня или пытаться меня учить.

Он всего-лишь слушал. И от счастья, что меня действительно просто-напросто слушают, я не смогла сдержать слез.

— И я... Я..! — всхлипывая, почти прокричала я. — Я ведь вижу! Меня все... Все не... Ненавидят...

— Майя, Майя... — успокаивающе прошептал он. — Тише, тише. Ты ошибаешься.

— Никто не понимает... Никто... И не пытается понять!

— Это сложно, — согласился священник. — На тебе лежит огромная ответственность.

— И я... Я ведь... Одна...

— Нет, — он сдержанно, но тепло улыбнулся и покачал головой. — Ты не одна, Майя.

Тонкими, крючковатыми пальцами Леродот снял с шеи священный символ — трехконечную звезду. Затем второй рукой он мягко взял мою ладонь и положил на нее свой амулет.

— Ты не одна. Трехликий всегда с тобой. И я всегда здесь, когда буду нужен.

Впервые за несколько месяцев я, не прекращая рыдать, уснула крепким сном младенца. И не было в эту ночь ни кошмаров, ни бреда — лишь блаженное забвение и покой.

Сон становится все более похожим на смерть.

Ужасная, невыносимая метель продлилась несколько дней, прежде чем наконец-таки небо стало ясным и светлым. Под завывающий ветер мне спалось все лучше и лучше, меня все меньше мучали кошмары, и за все те месяцы, прошедшие с прихода странного племени, я успела хоть немного восстановить свое тело и душу.

— Для меня это все, как бы сказать... — священник пытался подобрать нужные слова, но то ли мог вспомнить их на нашем языке, то ли старался не оскорбить.

Теперь Леродот частенько заглядывал в мою комнату. В основном мы просто беседовали обо всем, что придет на ум, благо священник оказался крайне умным и эрудированным человеком.

— Необычно? — предположила я после недолгой паузы.

— Это еще мягко сказано. — усмехнулся в ответ Леродот и пригубил горячего травяного чая.

Солнечный свет едва пробивался через мутный, полный живых трупов лед, но нам и не нужен был свет. Для рождения слов нужно лишь желание двух.

— Видишь ли... — он вздохнул. — Это все и вправду странно. Это не то, чему меня учили в монастыре.

— А чему тебя учили?

Священник задумчиво пригладил длинную бороду ладонью, глубоко вздохнул.

— Ты ведь знаешь про различие между монашьими школами, Майя?

— Да-да, гестрафакты и листраты, — кивнула я в ответ. — Все сводится к трактовке священных писаний, так?

— Не совсем, — Леродот покачал головой. — Все немного сложнее. Спорами о трактовке занимаются люди другой веры, мы же... Скорее идем на компромиссы. Листраты ведь не нападают, а лишь защищаются.

— К чему ты клонишь? — невольно я улыбнулась и прищурилась.

— Листратов учат защищаться, учат защищать нашу веру. В том числе и от еретиков, язычников и богопротивного колдовства.

— Ну, тут ты колдовства насмотрелся вдоволь, — усмехнулась я. — Хочешь сказать, что собираешься переметнуться к боевым монахам?

— Нет-нет, что ты! — Леродот сдержанно засмеялся. — Лишь хочу сказать, что все вокруг... Не соответствует тому, чему меня учили. Мне с самого детства твердили, что никакой магии нет, что язычники — заблудшие овцы, и зло идет лишь от Аббы. Но здесь, на севере, я вижу, как то, что казалось мне невозможным, претворяется в жизнь. Мертвые оживают и падают с небес, живые общаются с лесами и горами, заключают с ними сделки, и...

— И? — я чуть наклонилась вперед, ожидая заключения Леродота.

— И единственное, на что все это похоже — конец света. Апокалипсис. Именно так он был описан в "Либио".

Либио — так он называл священное писание своей веры. Насколько я поняла из его рассказов, слово это, в общем-то, можно было перевести просто как "книга", если бы такое слово существовало в языке северян. Можно подумать, будто бы в Окците не было иных книг, кроме Либио, но оказалось, что иные, не относящиеся к религии книги, они называют в связке либио-название.

— И что ж нам теперь, умирать? — вздохнула я. — Не очень-то хочется, честно говоря. Да и не так моему народу был обещал конец времен.

— Я не знаю. Честное слово, я в смятении. Я никогда не видел подобных чудес, и просто не знаю что и думать.

— Да и не надо тут думать, Леродот, — усмехнулась я и похлопала священника по плечу. — Пойдем, проверим как там строители.

Мы вышли из темной, заметно более теплой, чем воздух снаружи, комнаты и я слегка поморщилась от алого осеннего солнца. Когда же мои глаза адаптировались к свету, я н без удовольствия взглянула на происходящее внизу, под стенами.

Вокруг крепости, окружая ее массивным полукругом с северной стороны, с каждым днем все больше росла наружная стена. Нам было необходимо пусть и не обеспечить каждого беженца кровом и теплом, но хотя бы расширить наши оборонительные рубежи, чтобы все наши воины могли поместиться на стенах во время сражения.

Вместе с Леродотом я спустилась вниз. Видя меня со священником, окцитийцы и геты неожиданно уважительно приветствовали меня, отдавая честь, а вот северяне не были столь благосклонны. То и дело я слышала, как они презренно фыркали мне вслед, но, тем не менее, мои уши и глаза в крепости в лице Киры и Бруни докладывали, что беспокоиться не о чем. Полагаю, что презирали в первую очередь Леродота, а не меня, воспринимая наше общение скорее как культурный обмен и медленное, но верное склонение священника к нашей, северной вере в кланы богов. И все же мне было сложно поверить в то, что меня уважают.

— Не обращай на них внимания, — будто бы чувствуя мои мысли успокоил меня Леродот. — Уважение можно заслужить лишь делом. Я уверен, после битвы твое имя будут произносить с трепетом.