Марина Ефиминюк - Неидеальная Чарли Тэйр [litres]

Он спустился со сцены по трем деревянным ступенькам, вырубленным в углу, и мы вновь прошли через ритуал приветствия. Сначала поцеловали мои пальчики, а потом долго трясли руку Ноэлю, словно желали эту самую руку вместе с пальцами и локтем выдрать из плеча.

– Господи, какой же вы! – Постановщик, оставляя магический след в воздухе, нарисовал очертания фигуры. – Такой! Вам бы самому на сцену. Не заинтересованы?

– Талантом бог обделил, – немедленно увернулся «такой» и как-то обвинительно покосился в мою сторону.

Видимо, припомнил, чья это идея – убить вечер на любительский театр, хотя можно было, не выходя из комнаты в общежитии, заняться приятными и полезными вещами. Например, написать сочинение по северному диалекту, которое ждал в конце месяца профессор Канахен.

– О чем вы говорите, ненаглядный юноша? – отмахнулся постановщик. – На мой взгляд, значение таланта сильно переоценено. Главное – харизма! У вас вон ее сколько! Сколько, кстати?

– Простите, чего? – не понял обладатель харизмы.

– Сколько весит ваша харизма? Вес? Фунты!

– Вы в разных весовых категориях, господин постановщик, – умело отбрила я.

От быстрого попадания в главные актеры ошарашенного Ноэля спасла юркая старушка с колокольчиком, зазывающая родственников, близких знакомых и всех прочих, кто воскресным вечером явился на премьеру, к началу действа.

– Присаживайтесь и наслаждайтесь! – провозгласил смотритель.

По залу разбегались едва слышные шепотки зрителей, ожидающих начала спектакля. Гулял сквозняк. С большим удовольствием я запахнула покрепче пальто и ни на секундочку не пожалела, что нам не позволили притормозить возле гардеробной. До начала спектакля постановщик еще пару раз выглядывал из-за кулис, смотрел на Ноэля и восторженно цокал языком.

– Давай на следующей неделе я просто отвезу тебя в королевский театр? – тихо проговорил северянин, явно пытаясь справиться с иррациональной паникой. – Он в Шай-Эре лучший, так? А пока не началось это… действо… тихонечко улизнем?

Он даже попытался оторвать драгоценный, по меркам постановщика, зад от стула, но свет резко погас. Бархатный занавес расступился, открывая неглубокую пустую сцену. Откуда-то сверху запиликала скрипучая скрипка, и на сцену начали вываливаться мужчины-актеры. Ни одного женского персонажа!

И абсолютно все были одеты в белое исподнее: портки и рубаху.

С первого ряда действительно было видно как на ладони, но лучше бы этой ладонью я прикрылась! Единственное, что бросалось в глаза: нюансы обтягивания белой тканью мужских ног различной степени кривизны и облегания животов всевозможной упитанности.

– Они в исподнем? – едва слышно спросила я у Ноэля, почему-то не в силах отвести взгляда от сцены, но не слыша ровным счетом никаких реплик.

– Сколько ты пожертвовала? – шепотом уточнил он.

– Динар, – застыдилась я признаться, что щедрость моя знала границы и они были весьма узки.

– Это много объясняет…

– Пятьдесят сантимов! – с надрывом прошептала я, прикрывая рот ладонью, наверное, со стороны выглядело, что от восхищения. – Мне так стыдно! Им не хватило даже на нормальные штаны!

– Полагаю, это и есть нормальные штаны.

И в страшное мгновение между словом «штаны» и издевательским смешком Ноэля мой мир перестал быть прежним… На сцену, разбежавшись где-то за кулисами, набрав скорость и пружинистость, одним широким прыжком выскочил мой учитель истории!

На первом курсе он вытащил из меня нервные жилы и свернул их жгутом, ведь я носила фамилию Тэйр и совершенно не помнила, в каком году его величество подписал закон о правостороннем движении на дорожных мостовых. Понятия не имею, почему этот закон исторически важен, и его дату одухотворенный монстр спросил на экзамене, но от отчисления меня спасло письмо крестного. Черным по белому, с королевской печатью, придавленной сверху, лично своей рукой его величество написал, что закон принял его дед ! Чтобы всех недоделанных историков разобрало танцевальным талантом!

Неожиданно вспомнилось, сколько раз в те дни я кляла историка танцами, и сразу все встало на свои места. Прокляла-таки! Под звуки льющей из какой-то дыры скрипки он проскакал направо, потом проскакал налево, едва не сбив коллегу по театральному увлечению, встал посреди сцены и… ничего не сказал. Забыл слова!

– Господи… – пробормотала я, таращась на его удивительно кривые ноги, просто колесо, обтянутое белыми лосинами.

– Что? – не понял Ноэль.

– Моя жизнь изменилась навсегда, – призналась я, с трудом отводя взгляд от дугообразных конечностей.

В зале между тем прокатилась волна шепотков. Люди затаили дыхание, гадая, вспомнит ли историк реплику или она останется тайной за семью печатями.

– Танцуй! – громко прошептал откуда-то голос постановщика.

– Танцуйте, друзья! – звонким голосом повторил историк и в гробовой тишине, возникшей на сцене, изобразил ногами разудалую чечетку.

– Да танцуй же ты со сцены! Тебе в следующем акте выходить, бездарность! – взревел постановщик под аккомпанемент рокочущего зала. Так и представлялось, как он дерет на голове стоящие дыбом волосы.

– А говорили – редкий талант, – тихонечко припомнила я слова смотрителя и покачала головой: – Явно льстили.

Дожидаться, когда «редкому таланту» все-таки придется выходить на сцену, мы не захотели. Едва объявили перерыв и озадаченно-ошарашенная публика, без особых экивоков обсуждающая пляски в кальсонах, потянулась в фойе, мы тихонечко улизнули из театра.

Уходили за колоннами, держась поближе к стенке, чтобы дерзкий побег не остановили ни смотритель, ни постановщик, всенепременно желающий видеть Ноэля вдохновителем будущих пьес и ведущим актером в новых спектаклях. Забирались в карету молчком, закрыли дверцу и немедленно тронулись с места. Экипаж закачался на обледенелой брусчатке.

Пытаясь отдышаться, я откинулась на спинку сиденья и пожаловалась:

– Глаза закрываю, а передо мной историк в белых портках! Больше ни сантима не пожертвую в театры. Лучше на булавки все до последней монетки потрачу!

Любительский театр располагался недалеко от пансиона мадам Прудо, хоть каждый день на «фурий» в кальсонах бегай смотреть. По дороге я рассказала о злополучной ночи, когда Ноэля увидела кухарка, а потом девочки спорили, завелся ли у нас призрак, пытался ли забраться вор или от кого-то в ночи уходил парень. Я так яростно выступала за последний вариант, что никому в голову не пришло причислить меня в подозреваемые. Все лавры привычно достались Олеандре, хотя она что было мочи отказывалась от сопричастности.

– Придется теперь повременить с гостями, – с сожалением вздохнула я и через окно посмотрела на светящийся окнами особняк.