Марина Ефиминюк - Неидеальная Чарли Тэйр [litres]

– Ты кое-что попутал, Алекс. Условие было! Оно тебя бесило больше всего. Свадьба! Энтон настаивал, а ты больше двух лет тянул из меня жилы, делая вид, что именно я насильно заставляю тебя жениться. Слава богу, мы наконец развязались, потому что теперь у меня появилось так много всего!

– Зато у меня не осталось ничего.

Неожиданно, портя прическу, он запустил пальцы в мои волосы. Ладонь легла на затылок, и горячие губы накрыли мой приоткрытый рот. От изумления я вытаращилась. Вблизи Алекс был и смешным, и мрачным одновременно. Настойчивый язык попытался проникнуть за мои крепко сжатые зубы.

Наверное, стоило его хорошенько укусить, но я ловила себя на неуместной мысли, что от Алекса просто следовало держаться подальше – на расстоянии трех шагов он вряд ли сумел бы до меня дотянуться с такой скоростью. Отталкивать его не пыталась – физически он был во сто крат сильнее. Вдруг в нем проснется охотничий инстинкт и для нас обоих вечер закончится по-настоящему паршиво? Я не хотела пережить ужасный опыт в выстуженной комнатушке королевского театра. Просто стояла с открытыми глазами и сжатыми кулаками, ожидая, когда до него дойдет, что вторая сторона остается глухой и нечувствительной к нежеланным ласкам.

Дошло быстро. Алекс вообще отличался умом и сообразительностью. Он замер, открыл глаза и немедленно отстранился от моих губ. В тишине за хлипкой дверью гостиной гремела музыка и звучала тонкоголосая ария, но пауза казалась оглушительной.

– Ты закончил? – с ледяной, как воздух в комнате, интонацией спросила я.

Он убрал руки, отодвинулся.

– Я не жалею.

– Вижу, – согласилась с ним. – Можешь остаться ночевать в особняке, но я возвращаюсь в пансион.

– Шарлотта, ехать в Ос-Арэт ночью – чистое безумие.

Я сама знала, что безумие, но от ночевки в одном доме с бывшим женихом начинало неприятно сводить живот. Вдруг не утерплю и накинусь на него с чугунной кочергой? В синей гостиной родительского дома есть камин в человеческий рост, и кочерга у него соответствующего размера.

– И не смей меня преследовать! – указала в него пальцем и обескураженно заметила, что на руках только одна перчатка из двух.

Что-то перчаткам со мной, честное слово, не везет: вечно они теряются при самых странных обстоятельствах. Смутно припомнив, что швырнула первую в Алекса, я сдернула вторую с руки и выбросила на пол, но успокоиться не помогло. Наверное, стоило ее притоптать каблуком.

На выходе открылась новая замечательная перспектива выплеснуть ярость. Воспитанная леди никогда, ни при каких обстоятельствах не позволяла себе хлопать дверью… Какое же это оказалось удовольствие! Грохот разнесся по опустевшему на время спектакля театру и наверняка напугал посапывающего на скамеечке дядюшку-гардеробщика на первом этаже.

Мы, родовитые аристократки, вышколенные учителями хороших манер, выдрессированные, как ручные химеры, лишаем себя стольких маленьких радостей, известных обычным людям! При случае обязательно повторю.

Если кучер и был против поездки в Ос-Арэт, то не высказал ни слова претензии. Буркнул, что выберет самый безопасный маршрут, закрыл дверцу и пристегнул лошадей. Когда огни королевского театра сменились на фонари, а за окном замелькали узкие извилистые улицы Но-Ирэ, города ветров, где даже в солнечную погоду в проулках гуляли сквозняки, меня затрясло крупной дрожью. Казалось, я страшно замерзла. Завернулась в плед, потом накинула еще один. Стянула туфли и спрятала ноги, кое-как нахохлившись на узком сиденье. Однако согреться не получилось.

На въезде в город я попросила кучера ехать прямиком в академию. Нас пропустили через высокие ворота Ос-Арэта неохотно, лишь отыскав мое имя в длинном списке студентов. Оставив вознице денег на завтрак и на комнату для отдыха, которую можно было снять в замке за скромную сумму, я зашагала к общежитским дверям.

Пронизывающий ветер швырял в лицо пригоршни колючих снежинок, длинное платье льнуло к телу и путалось в ногах, туфли на каблуках скользили по обледенелой брусчатке. Удивительно, как в завершение этого «удачного» во всех отношениях вечера я не свернула себе шею и добралась до дверей без травм.

Ноэль не соврал: обнаружив ночную гостью, домовики в общежитии не подняли шум, более того, на стук бронзовым молотком поспешно открыли тяжелую дверь. В коридорах не тушили свет, а только приглушали, и пространство утопало в таинственном полумраке. В центре холла на мраморном полу светился часовой циферблат, показывающий время. Бегала по кругу секундная стрелка, а минутная и часовая практически сошлись на двух часах ночи.

Кутаясь в куцее меховое болеро, замерзшая до костей, я поскреблась в дверь Ноэля. Он почти сразу отворил, словно ждал на страже, поморщился от света. Волосы были по-домашнему растрепаны, из одежды – низко сидящие на бедрах спальные штаны. На обнаженном скульптурном торсе поперек ребер тянулся столбик из крупных вытатуированных символов первородного языка. Каждый имел веское значение, как королевская печать, которую его величество ставил в особых случаях. Гнев, сожаление, принятие, тишина, любовь.

– Чарли? – в замешательстве произнес северянин, кажется, не уверенный, что ото сна ему не привиделась удивительная галлюцинация…

Когда молчание оказалось нарушено, я подалась к нему, обхватила холодными руками за шею. От Ноэля исходил чистый запах мужского горячего тела и едва заметные нотки благовония.

– Скажи, Чарли, – пробормотал он мне в волосы, – этот парень тебя обидел?

– Нет, – соврала я.

– Что он сделал? – естественно, не поверил Ноэль.

– Ничего. Просто спектакль был дурной. Я чуть не заснула и поняла, что нечеловечески по тебе соскучилась.

– Хорошо, – никак не прокомментировал он шитую белыми нитками ложь и увлек меня в комнату: – Заходи шустрее, ты совсем заледенела.

– Шла по холоду.

– Надеюсь, не из столицы? – пошутил Ноэль, хотя очевидно – ничего смешного в ситуации не находил и все еще раздумывал, что случилось в театре.

– Только из кареты, – пробормотала я, стягивая с плеч меховое болеро. Как показала практика, крошечная красивая вещица, надетая для ансамбля, по-настоящему не грела, а только создавала иллюзию тепла.

Сняв туфли, я со стоном поставила окоченевшие голые ступни на подогретый теплыми жилами пол. В комнате царила такая идеальная чистота, что ходить босой было не страшно, да и сам Ноэль встретил меня без домашних туфель.

Пока я избавлялась от обуви, он достал из шкафа аккуратно сложенные стопкой вещи и положил на письменный стол.

– Тебе надо переодеться. Чистое полотенце на полке над умывальником. Я побуду в коридоре.

– Подожди! – остановила я деликатного хозяина. – Помоги… мне расстегнуть платье, сама я не дотянусь.