Марина Ефиминюк - Неидеальная Чарли Тэйр [litres]

Если бы под его вспыхнувшим взглядом можно было сгореть, пожалуй, меня охватило бы жаркое магическое пламя. Чувствуя, что сердце бьется уже не в груди, а горле, я перекинула длинные волосы через плечо и повернулась к Ноэлю спиной.

Второй раз его приглашать не пришлось. Он помедлил мгновение, а потом уверенными пальцами, крючок за крючком, начал расстегивать платье. Выходило ловко, как у заправской горничной, и я старательно душила в себе мысль, какое же количество платьев он расстегнул прежде. Изредка Ноэль случайным скользящим касанием притрагивался к моим выпирающим позвонкам. Казалось, пытка раздеванием никогда не закончится, но последняя застежка была преодолена. Скользкий шелк начал расползаться в разные стороны, открывая лопатки и кружевной лиф. Послав по спине волну мурашек, ладонями Ноэль сдвинул ткань. Горячие губы прижались к плечу, потом к чувствительному месту у основания шеи.

– Покажешь цветы Эна Риона? – глубоко вдохнув запах моей кожи, прошептал он.

Я разжала кулак, комкающий на груди платье. Наряд с тихим шелестом упал к ногам, оставив меня практически обнаженной, в кружевном белье и с цветочным рисунком из живого металла на теле. Сложнее оказалось перебороть смущение. Сглотнув разом пересохшим горлом, я заставила себя повернуться лицом к Ноэлю. Он казался сосредоточенным и напряженным.

– И как? – выдохнула я севшим голосом. Вместе со снятым платьем исчезли локоны и лак с ногтей, на лице не осталось ни грамма краски.

– Идеально, – прошептал он, хотя даже не взглянул на металлический орнамент, и накрыл мои губы глубоким влажным поцелуем с языком.

Сильные руки подхватили меня под ягодицы и без особой деликатности усадили на стол. Окончательно теряя голову, а вместе с ней стыд, я обхватила Ноэля ногами и ощутила, как он с силой вжался в меня отвердевшим пахом. Смелые губы скользнули по шее, оставили дорожку поцелуев на горле, заставив запрокинуть голову и впиться пальцами в мужские обнаженные плечи.

С крючками на нижнем белье Ноэль справился еще бодрее, чем с теми, что были на платье. Кружевная штучка была откинута в неизвестном направлении, и с бесстыдством я позволила целовать обнаженную грудь. Выгнулась в пояснице, запутала пальцы в густых волосах мужчины, оказывается, умеющего не просто целоваться, а делать так хорошо, что кажется, будто попал в рай или ад. И если он, этот ад, был таким же пламенным и темным, то, пожалуй, я не против в нем задержаться.

Я смутно осознала, как оказалась на кровати. От белья и жесткой подушки пахло Ноэлем.

– Потушить свет? – тихо спросил он.

Провести свой первый раз в темноте и ничего не увидеть? Да ни за что!

– Ни в коем случае!

Не разрывая зрительного контакта, одним скользящим движением Ноэль стянул спальные штаны вместе с исподним. И глупо было жаться, лежа в одном кружевном лоскуте в его постели, поэтому я с большим интересом рассмотрела все, что прилагалось у парней к крепкому рельефному торсу. В откровенных романах описания всегда давали очень туманные, а в атласе о строении человеческого тела заветное непотребство было прикрыто то ли кленовым листочком, то ли гигантским виноградным.

Ни капли не стесняясь, Ноэль позволил изучить все, что меня могло заинтересовать, и только после этого лег. Он навис надо мной, стараясь держаться на руках и не придавливать тяжелым телом. На плечах напряглись мускулы, резко обозначились ключицы, свисали по напряженному лицу волосы с тонкими светлыми прожилками.

Мягко погладила его по шершавой щеке, провела кончиками пальцев по губам и прошептала:

– Я доверяю тебе, но все-таки… можешь быть осторожным? Хотя бы немного.

На мгновение у него оборвалось дыхание. Видимо, прежде Ноэль не допускал мысли, что окажется первым. Переварить новость у него заняло пару бесконечных секунд, которые он внимательно вглядывался в мое лицо, словно ища в нем окончательное подтверждение сказанному.

– Люблю тебя, – хриплым шепотом наконец ответил он на диалекте.

Единственное, о чем откровенные романы не врали, – в самый первый раз бывает больно, и эта глубинная боль кажется обидной и ужасно несправедливой. Правда, до того момента, пока мужчина не призовет магию. Понятия не имею, как у других, но у меня от магических токов из головы выбило лишние мысли, а тело накрыло невыносимым удовольствием. Не уверена, но кажется, в какой-то момент, когда наслаждение достигло пика, я не просто застонала, а вскрикнула…

Подперев голову кулаком, я разглядывала лежащего на спине крепкого северянина, мягко пальцами чертила по рельефным линиям, осторожно обрисовывала контуры вытатуированных на ребрах символов. Сегодняшней ночью прикасаться к Ноэлю стало моим вторым любимым занятием. Первое – мы только закончили.

– Гнев, тишина, – шепча, повторяла кончиком пальца резкие чернильные линии, – принятие, сожаление, любовь. Почему эти знаки? Они не сочетаются.

– Я наносил их постепенно. Когда с чем-то было сложно справиться, рисовал символ на теле. Как ни странно, это приносило облегчение… – после паузы признался Ноэль. – Мне было тяжело осознать гибель родных, с той шхуны вообще мало кто спасся. Нам с дедом пришлось несладко: он понятия не имел, как усмирить подростка в ярости, а я бесился, осознавая, что единственный выжил. Символ «гнев» был в его книге. Я увидел и понял: вот оно. Когда появилась татуировка, меня отпустило.

– Тишина? – тихо спросила, вновь обведя пальцем печальный знак.

– В семнадцать мне перекрыли магию.

– Ты ведь не шутишь. – Я приподнялась на локте и заглянула в его расслабленное лицо.

– Что за жалобный вид? Все давно закончилось. – С улыбкой он поцеловал меня в кончик носа. – Стражи привезли меня домой в кандалах, у деда от переживаний случился удар, а на день рождения его величество сделал нам обоим королевский подарок – перекрыл мне магию. Поначалу тишина казалась невыносимой.

– Какая жестокость! – прошептала я.

– Она оправданна.

– Я не верю в оправданную жестокость. Всегда есть другой выход.

– Этим он помог мне, Чарли. Оказалось, что в тишине хорошо думается. Я огляделся вокруг и понял, что без стихии у меня ничего не осталось, выжженная пустошь вместо нормальной жизни. Вряд ли отец хотел, чтобы сын превратился в ничтожество, когда сбросил меня с горящего корабля. Я принял все, что со мной случилось.

– И нанес знак «принятие», – договорила я.

– И нарисовал тату, – согласился он.

О «сожалении» спрашивать побоялась. Очевидно, знак появился после той дикой истории с погибшим парнем.

– Понимаю, что сложно справиться с гневом, но чем тебе не угодила любовь? Ты был безответно влюблен?

– Да. – Он ласково погладил мой подбородок. – Но по совершенно непонятной причине ты неожиданно ответила.