Саша Ино - Нежность. Том 2

— А что еще? — крякнул раздосадованный Ив, — Монетка золотая?

— Нойка.

— Да ну!

— Проявись! — Драго выбросил руку вперед и золотая пыльца, взявшаяся словно ниоткуда, осыпала жирное тело извивающейся твари.

Гусеница отскочила от стены и, прокатившись по полу, обратилась в девушку. Нойка едва не врезалась в стену, но ей повезло, и она замерла в метре от опасно твердого бетона. Девушка от испуга засмеялась.

— Нойка, почему ты здесь? — озабочено спросил Драго, подходя к ней. Прежняя веселость спала с его лица, а на замену ей пришла тревога и привычная надменность.

— Папочка! — обрадовано потянула девушка, почесывая затылок.

— Отвечай! — закричал Драго, его пальцы сложились в напряженные кулаки.

— Хизу уехал, — виновато проговорила она, — Сразу, как ты нас покинул… Он вещи даже не распаковывал… Сказал, мол, хочет поймать свою звезду.

— То есть, я из-за вас собой жертвую, а вы мне в душу плюете? — сорвался Драго, — Ты его не остановила? Какая же ты дура!

— Прости… Папочка! Только не злись, Нойка не хотела… Не бросай… — девушка потерла глаза, — Я ничего не могла, тем более тот толстяк потребовал от меня массажа…

— Какого еще массажа? — Драго топнул ногой, — С вами все не слава богу!

— Прости!

— Да заткнись ты!

— Драго, ну зачем ты так с девочкой?! — вступился барон, — Видно, как она страдает.

— Ой, не лезь! Тебя только не хватало!

— Да, почему ты так опять взъелся?

— Не твое дело! Я кручусь, как могу, а они мне как нарочно все портят.

— Он сделал тому толстяку массаж, а Хизу ушел, — сдала Нойка, — Папочке обидно…

— Какой еще массаж ты делал? — барон с претензией обернулся на Драго.

— Кого ты слушаешь? Ничего такого не было!

— Было! Не надо щадить этого нахлебника! Я слышала стоны папочки, ему было больно… — Нойка снова встряла в разговор.

— Драго! — взревел Ив, который все понял без лишних объяснений.

— Ну что тебе надо? — Драго тоже осознал, что маски сорваны.

— Мне? Ах, ты двуличная тварь… ты ведь изменил мне… Так?

— Да, да, да, — Драго демонстративно облизнулся, — Доволен?

Ив затряс головой, пытаясь согнать происходящее как дурной сон.

— Как ты мог… — прошептал он.

— У меня был выбор?! Та скотина попросила мое тело взамен на приют этим дубинам! Уж прости, я был не готов поступиться планом ради мнимой верности!

— Мнимой?! Значит, наши отношения для тебя ничто и вчерашний день был для тебя пустым звуком. Ты подтерся им и выкинул ради собственной выгоды. Ты отвратителен! — барон в омерзении скривил губы.

— А ты такой благородный и хороший! — Драго приблизился к лицу Ива и с вызовом посмотрел прямо в глаза, — Взял любовника из борделя и еще разглагольствуешь о высокой нравственности! Смешно! Дешевый ты лицемер!

— Зато не подстилка.

— Тебе не понять!

— Не спорю. Только вот я знаю, что любая идея, даже самая благородная, не стоит нравственного падения.

— Мы живем не в книгах, где побеждает добро. Нас окружает жизнь беспощадная и жадная до чужой крови. Я всего лишь часть этого мира. А ты… Спустись на землю! Тарам! — произнес Драго нараспев. Он схватил со стола свою тарелку и опустил ее на голову Иву со всем содержимым.

Барон вспыхнул. В ярости он отвесил Драго пощечину. Тот опешил и вытаращился на Ива.

— Я не прощу, — прошептал барон, стирая еду с лица и плеч, — Понял? Я ненавижу предателей.

Ив покачал дрожащей головой, сводимой дрожью, а потом вышел, громко хлопнув дверью.

— Папочка… — прошептала испуганная Нойка.

— Все хорошо, просто отдых окончен, — усмехаясь, проговорил Драго. Он повернулся к окну и оперся на подоконник. Казалось, ничего не произошло, но по строгой выправке и напряжению, исходящему от его точеной фигуры, становилось ясно, насколько он на самом деле нервничал.

Хизу свесил ноги с деревянного прицепа и задел носками пыльное полотно земли. В воздухе остался песчаный след, вновь оседающий новым рисунком на дороге. Хизу проводил глазами блестящие песчинки и покосился на возничего абсолютно равнодушного до красоты вокруг. Хизу вздохнул, он напросился в попутчики архатейским торговцам. За место до Эф пришлось заложить весь запас опиума, и поэтому он чувствовал, как жадность медленно затягивает удавку на шее. Но он боролся с собой, ведь надо было думать еще и о конспирации. Седого парика мало, поведение обязано соответствовать виду тихого старца-путника.

Хизу вновь тяжело вздохнул и накинул капюшон на голову, создавая под лицом таинственную тень. Под мерное покачивание прицепа, он затянул унылый мотив, изредка болтая ногами в такт.

— Что за мелодия? — хриплым голосом проговорил возничий, мужчина средних лет.

— Колыбельная, — отозвался Хизу, — Мне мать ее в детстве пела.

— Жаль все уходит. Вчера нас качали ласковые руки родителей, а сегодня нам уже пора на покой, — по-стариковски пожаловался возница, — Не успеешь оглянуться, как из сильного мужчины твой отец превращается в дряхлого старика, на которого ты покупаешь саван. А завтра твои дети, бывшие еще вчера голоногими карапузами, несут тебя на кладбище, склоняя в печали седые головы.

— Точно. Все бренно. Слышишь? — Хизу прикрыл глаза.

— Чего?

— Цикады поют.

— И что?

— С духами диалоги ведут…

— Да ну!

— Правду говорю. О любви трещат, о ненависти, о предательстве, о доблести. Глянь! Ветки совсем низко, оттуда цикады смотрят на нас и словно говорят, вы не первые здесь и не последние, вы проходящие…

— Это да, это верно. А ты в Эфы зачем?

— Не хочу быть «проходящим», — Хизу лукаво блесну глазами из-под капюшона, — Пусть цикады меня славят… Я решил остаться памятью в веках.

Возничий прыснул.

— Много вас таких, блаженных. Чем удивишь?

— Пророчествами…

— Хорошо предсказываешь?

— Нет, цикад внимательно слушаю…

Возничий с неодобрением глянул на старика и, пожав плечами, вернулся к дороге.

— Касандер, — тихо шепнул себе под нос Хизу, — У меня своя цель, свой интерес, зря ты пытался подмять меня под себя. Всему есть предел. Теперь у меня есть шанс изменить мир и навеки вписать свое имя в историю. Уж прости меня, мой компаньон, но я решил действовать без лишних союзников. А ты… Гори ярче восточной зари, мой мертвый правитель Касандер. Гори огнем! Полыхай! Тебе ведь так нравится…

Для Дитриха наступили черные времена. Все последние трагические события: смерть не рожденного брата, убийства в замке и страшная правда об отце, наложили на душу молодого принца печать печали. Он перестал смеяться, и все время проводил в одиночестве. Постоянно приходилось прокручивать диалог с Драго, который лег на сознание осадком омерзения и грязи. Надо было свыкнуться с разрушенным образом отца, в новых условиях Дитриху больше не приходилось постоянно стремиться соответствовать навязанному идеалу. Да и по сути идеала-то больше не было. Отец превратился в нечто неприглядное — существо, чуждое натуре Дитриха. На фоне разочарованности росла и обида за мать. Казалось, отец превращался во врага, злого и развратного тирана. И как принц себя не убеждал относиться лояльнее, но ничего поделать он не мог, против воли при упоминании об отце в его душе что-то сжималось и словно море желчи разливалось по желудку, вызывая приливы дурноты.