Goblins - О бедном монахе замолвите слово

Увидел и прекраснейшую мастерицу алхимии вместе с ее малолетней высокомерной ученицей, которые пытались озадачить этого старика на прошлом этапе, и их ледяные улыбки мне не понравились.

Но вот прозвучал гонг, и настало время борьбы!

Никто из этих негодяев (и негодяек) не умеет проигрывать достойно! — подумал я, надевая злому плешивому карлику миску с лапшой на голову. — Но могли бы дать этому несчастному усталому Дао хотя-бы доесть! Ведь, в конце-то концов, моя победа была честной, что признал даже сам почтеннейший Лу Куан! И на первый приз я не претендовал, и на второй — тоже! Честно отдал проклятый сундук со многими секретами девчонке, себе же взял эту никому не нужную чашку за третье место, чего все так взъелись? Призы же самому терпеливому и самому малахольному ими выиграны были честно!

— Нет, козья ты задница, я не могу тебе ее отдать, — поведал я карлику, который пытался пнуть меня в живот, но ему сильно мешала лапша, дерзко лезущая прямо в глаза. — Я ее разбил!

— Ты умрешь, старый осёл!!! — хором взвыли остальные участники потасовки, в которой этому голодному измученному старику пришлось принять участие, и тоже полезли драться. Девчонка, уже сменившая свое платье на одежду менее марких цветов, тем временем, к моему избиению присоединяться не спешила, она отошла в угол и ковырялась с честно выигранным сундуком.

Прочая зловонная толпа в количестве трех человек пыталась дорваться до хрупкого тельца этого Дао Ли со всем усердием, и сильно друг другу мешали.

— Сказано Буддой! — возвышенно проговорил я, подхватывая злого, но плохо видящего карлика, снова попытавшегося пересчитать мне ребра ударом ноги, за шиворот, и направляя его могучий порыв в сторону края балкона, — Побеждайте гнев любовью, а зло — добром, жадность — щедростью, а ложь — правдой!

— В этот день будут отмечать годовщину твоей смерти!!! — прозвучал удаляющийся крик карлика, так и не узревшего пути к избавлению от мирских страстей, а заодно и ограждения балкона.

Надо сказать, виноватым в произошедшем на последнем этапе состязаний, я себя не считал, и если скопище бесчестных негодяев, которые явились этим прекрасным утром в гостиницу, чтобы отлупить этого старика и отобрать выигранное в честной борьбе, хотели кого-то винить, то они вполне могли бы винить, к примеру, свою никудышную удачу. Или всех любителей нечестных приемов, к каковым можно отнести духовные атаки, которых я схлопотал аж три. Причем, сразу. Одна пришла от прекрасной мастерицы алхимии и ее высокомерной ученицы, еще одна — точно от кого-то из присутствующих, а от кого была последняя, я так и не разобрал, ибо было сильно не до того, и более того, я ее даже не почувствовал, но если учитель сказал, что она была, значит, так оно и есть. Надо ли говорить, что этот несчастный Дао оказался слишком молод, неопытен и слаб, чтобы отбиться, даже с помощью такого мастера, как старый Фанг Йи?

Нет, с безыскусным посылом девчонки из зрительских рядов я справился проверенным способом, и некоторое время наслаждался, созерцая милое личико девчушки, которое не в силах были испортить ни горящие гневом глаза, ни тонкий изящный пальчик в милом носике. И пусть скажет спасибо этому добродушному старику, что этот пальчик был именно там, где оказался, а не где-нибудь в другом месте. Например, в ухе ее учительницы. Но вот со всем остальным, что мне прислали следом, я справиться был уже не в силах: и мой состав, мой великолепнейший лечебный состав сначала критически перегрелся из-за потери мной контроля над температурой в печи, а потом и вовсе перешел в газообразное состояние из-за выброса Ци, когда мне помогли лажануться еще и с этим. И всем сначала было смешно, когда присутствующим явилось мое закопченое лицо, но очень быстро смешно всем быть перестало, потому что этот старый Дао, как выяснилось, кое-что в алхимии все же понимал, и концентрированное средство, предназначенное для помощи тем несчастным, которые страдали от непроходимости кишечника, свойств своих нисколько не утратило.

Вся сажа, вылетевшая из печи, досталась мне, и я закоптился от макушки и до пояса, словно свиная нога в мастерской колбасника, а все остальное, в виде клуба густого теплого и ароматного дыма, моментально затянувшего помост, равномерно распределилось по судьям и участникам состязания, заставив присутствующих раскашляться. Ну, и по зрителям, разумеется, чему благоприятствовал легкий полуденный ветерок с реки.

Лысый низкорослик, натиравший на маленькой терке зажатый в кулаке корень шуй-чинь так умело, что я поначалу засмотрелся на эти исполненные мастерства движения рук взад и вперед, взад-вперед… Взад-вперед… Так быстро… Так ловко… Наверное, это отшельник, до ближайшего времени живший в глуши, где-нибудь в горной пещере, — подумалось мне, — ибо только просвещенный мастер, долгое время проживший в безлюдной местности мог так отработать подобные движения…

Так, о чем это я?

Этот низкорослый мастер, предпочитавший одиночество мирской суете, вдохнул полной грудью густого и ароматного дыма из моей печи, и не смог остаться равнодушным. Брови его сурово нахмурились, а глаза наполнились гневом и презрением. Он отвлекся от натирания корня, и прислушался к своим ощущениям: ярость от того, с кем ему приходится состязаться, вмиг наполнила его душу, и теперь клокотала так, что слышно было даже мне. Бросив на пол и корень и терку, он одарил меня взглядом, полным огня, молча повернулся, и отправился к краю помоста, все ускоряя шаг. И по его напряженной спине чувствовалось достоинство оскорбленного мастерства, и нежелание пребывать на одном поле битвы с таким неумехой, как я. На площади воцарились тишина и неловкость, сквозь которые послышалось явственное бурление, доносившееся от невысокого мастера, что подобно тигру, спрыгнул с помоста, и, все ускоряя шаг, ввинтился в толпу зрителей.

Здоровяк напротив успел вдохнуть дымка как следует. Он некоторое время крепился, сдерживая свой праведный гнев, и я его понимал: что может быть хуже бесчестия? Неуважение к чужому мастерству, не побоюсь даже сказать, что к самому искусству алхимии, неуважение к судьям, неуважение к зрителям — вот, что такое эти духовные атаки! И д олжно каждому честному мастеру плевать и презирать на любителей оных атак, и прочих подлых ухваток. И этот мастер, также, как и старый Дао, открыто и честно шедший по пути праведности, не мог больше выдержать несправедливость такого отношения к этому несчастному старому Дао Ли, и не мог больше сопротивляться этой чистой, святой ярости, бушевавшей в нем: и пена изо рта, и вонь, и все то, что выглядело как предсмертные корчи — все говорило о том, что такой человек, как этот могучий мастер, не приемлет несправедливости! И он тоже посчитал ниже своего достоинства продолжать состязаться в таких условиях, и последовал за безвременно покинувшим нас алхимиком, странно переваливаясь с боку на бок при ходьбе.