Goblins - О бедном монахе замолвите слово

Ждать пришлось недолго, ведь благотворный эффект лекарства от этого старого мастера проявился практически сразу: глаза коня, покорно сожравшего вонючую пилюлю, расширились, горячий огонь жизни разгорался в них. Поток прежде застоявшейся Ци несся по его меридианам, бурлили и бушевали все жизненные токи животного, словно он испытывал вторую молодость, чуть позже забурлило и в животе, а жуткое ржание, издаваемое этим воспрянувшим от болезни скакуном, символизировало торжество жизни и победу над недугом.

Хотя, скорее всего, он просто поминал меня и всех моих предков.

— Что ты сделал с ним? — жарко шепнула мне в ухо Ванкси, пока остальные с изумлением и восхищением взирали на плоды трудов этого старого праведника. — Ты же просто подошел к нему, и показал эту свою рукавицу, а потом тихо сказал ему что-то на ухо! И он покорно съел твою ужасную пилюлю, и даже не попытался тебя укусить!

— Он умный духовный зверь, и вполне в состоянии понимать человеческую речь, — небрежно ответил я девушке. — Я просто сказал ему, что, поскольку не являюсь его хозяином, и раз мне на нем не ездить, то по большому счету все равно, каким образом в его организм попадет это лекарство. Ну, и показал ему рукавицу.

— И что? — не поняла меня моя спутница.

— Он оказался очень умным зверем, и предпочел лекарство съесть.

Рукавичку я подвесил на столб возле двери стойла — потому что этот мастер посчитал, что так будет лучше для Фэн Шуй. Каждый раз, как на глазах оживающий конь смотрел на нее, то начинал свирепо раздувать ноздри и пытаться бить копытом, что в стреноженном состоянии получалось у него неважно.

Все восхищались мастерством этого старого мастера Фэн Шуй, ведь вскоре приглашенный коновал подтвердил, что исцеленный конь принял корм, и чувствует себя неплохо, а с долечиванием его они справятся и сами.

Со вторым животным все было не так просто: по взгляду, которым он меня одарил, я понял, что с ним такой фокус не пройдет точно, и, если я подойду поближе, то он откусит мне руку, с какой бы стороны я не пытался затолкать в него пилюлю. И уж стреноживать себя он точно не позволит, так как видел все грани людского коварства и больше ни на грош никому не верит. Но будь я проклят, если старый праведник Дао не найдет решения и в этом случае.

— С этим великолепным жеребцом будет сложнее, — сообщил я присутствующим. — Теперь мне понадобится большая бадья, емкостью не менее пяти доу, наполненная чистейшей ключевой водой. Еще длинная толстая веревка, на ней через равные отрезки завязать восемь узлов, и привязать ее к толстой ветви вон той яблони — это необходимо, чтобы стабилизировать влияние севера.

Слуга, вызванный для всемерного вспомоществования, лишь кивал головой, записывая. Поскольку этот старый мастер показал, что туго знает свое дело, глупых вопросов мне больше не задавали.

— Далее: мне понадобится шелковая нить, и камень с отверстием. Любой, размером в серебряный лян. И чем вы там кормили несчастное животное? — уточнил я у Ма Гуаньмина.

— Пилюлями Телесного Укрепления, самыми лучшими, которые удалось найти.

«Идиоты», — тяжело вздохнул учитель.

— И шесть… Нет, семь… Нет, восемь этих пилюль. Все понятно? И попрошу всех выйти за забор. Этому старику нужно пространство, свободное от людей, чтобы привести потоки воздуха к гармонии.

Последняя просьба вызвала легкое сопротивление, но все же не желающий уходить Ма Гуаньмин подчинился просьбе своего старшего родственника, и вышел за ворота. Вывели и Ванкси.

У меня болела душа, когда я приступил к реализации своего плана — ведь я не имел ничего против несчастного животного, вынужденного страдать лишь из-за тупости его владельца. И если по-хорошему, то все пять доу зловонного отвара, полученного мной из остатков цветов Покрова Разочарования, хорошо было бы выпоить самому Гуаньмину, и, желательно за раз.

Я снова вошел в конюшню, оставив смердящую бадью у ворот, и показал коню пилюлю Телесного Укрепления. Конь, хоть и всей душой презиравший этого злонамеренного старикашку, пилюлю, тем не менее, очень хотел. И я бросил ему ее, и конь ее поймал, и пока он звонко хрустел пилюлей, я подошел поближе и открыл дверь стойла.

Бросил на пол конюшни еще одну и конь, не переставая подозрительно на меня коситься, слизнул ее прямо с пола длиннющим узким языком, совсем не похожим на таковые, виденные мной у нормальных коняшек.

Подманить животное к источавшей свирепые ароматы бадье таким образом, труда не составило, и предпоследняя пилюля отправилась в емкость, и там осталась, покачиваясь на поверхности.

Источаемое конем презрение стало почти ощутимым, и он, хоть и с видимым отвращением, кончиком языка слизнул пилюлю, после чего с торжеством в глазах посмотрел на этого коварного старого хрыча, всем видом показывая свою лихость и продуманность.

Последняя пилюля, привязанная нитью к камню, с бульканьем исчезла в вонючих пучинах. Конь некоторое время силился ее выловить языком, не смог, но вскоре наконец решился: преодолев омерзение, он таки засунул свою балду в ведро, и я как следует пнул его прямо в брюхо.

— Вумп-вумп! —донеслось до меня из бадьи, когда не менее полутра десятков шэн отвара провалилось в лошадиную утробу.

Да, порой лекарство может быть горьким, порой оно вызывает отвращение, однако, что значат мелкие неудобства, по сравнению с великой пользой, которую несет страдающему правильно приготовленное средство! Но что взять с животного, и поэтому я нисколько на него не обиделся, когда конь, издав душераздирающий рев, бросился за этим убегающим стариком, на ходу пытаясь стряхнуть ведро с башки. Он, несомненно, счел себя подло обманутым, и мчался за мной, дабы утолить свою неодолимую тягу к членовредительству, но кто сможет догнать этого старого мастера, когда он спешит укрыться от конской мести?

На шаг быстрее степного ветра, на полшага быстрее мысли — вот так передвигается этот лысый знаток Фэн Шуй, когда за ним гонится свирепая скотина, жаждущая крови и пускающая дурно пахнущие пузыри из всех способных к этому отверстий организма.

И словно духовная рысь — чья ловкость равна только ее же свирепости — взлетел я на ветвь яблони по веревке, что была повешена там для Фэн Шуя. На жалкий цунь разминулась пасть преследующего меня животного с моей пяткой, и впилась в дерево, и вырвала оттуда кусок, размером с лохань для белья. Но не получив искомого, он принялся кусать и бить копытами несчастную яблоню, а в промежутках между приступами бешенства носиться кругами по двору, пугая своими воплями население ближайших жилых кварталов.

— Мастер! Мастер Дао! у вас… У вас действительно получилось! — в восхищении промолвил юный Линь Кэ, высовывая голову из-за забора.