Грейс Дрейвен - Сияние [litres]

– Не хочу, – покачала головой Ильдико.

– А если тебе снова станет плохо?

Такое вполне возможно. Разрезать пирог и выпотрошить скорпида – еще не самое отвратительное.

Ильдико вздернула подбородок и прошла к своему стулу.

– Не станет.

И прежде чем Бришен успел ответить, она села, схватила нож, отрезала кусочек мяса и положила в рот.

Бришен удивленно поднял брови. Он стоял у двери, готовый подхватить тазик и бежать к жене. Ильдико жевала медленно, сосредоточенно нахмурившись. Проглотив, она отпила вина.

– Ну? – спросил он.

Она мельком глянула на него и отрезала еще кусочек. Мясо вздрогнуло у нее в руке, и она шлепнула его о тарелку.

– На курицу не похоже.

Ильдико снова откусила и прожевала.

Бришен рассмеялся от облегчения и радости.

– Не похоже.

Тазик не понадобится, можно сесть за стол. Его мясо остыло. Наверное, и у Ильдико тоже.

– А на что, по-твоему, похоже? – спросил он, откусывая.

Ильдико рассматривала кусочек, наколотый на кончик ножа.

– На грязь. Солоноватое. Больше всего напоминает рыбу, которую вываляли в земле и запекли в потном ботинке.

Образ получился яркий и точный, и Бришен скривился.

– Придворный повар заболеет от тоски, если это услышит.

Она пожала плечами.

– Меня по его милости вывернуло наизнанку. От одного вида его пирога. Так что совесть меня мучить не будет.

Ильдико опустила нож и отодвинула тарелку, передернувшись.

– Не стану лгать, Бришен, скорпид омерзителен, но я рада, что попробовала его сейчас. Иначе бы я опозорила нас обоих на пиру.

Бришен тоже отодвинул свою недоеденную порцию и взял Ильдико за руку. Она переплела свои пальцы с его, ее кожа казалась такой бледной, что можно было пальцем проследить тонкую сеточку вен.

– Это вряд ли, жена.

Ее щеки некрасиво разрумянились. Еще три дня назад Бришен бы встревожился, решив, что ей дурно. Но он уже знал, румянец – сродни тому, как темнеет кожа каи, когда они сердятся, смущаются или им приятно. Ответное рукопожатие убедило его, что Ильдико доставили удовольствие его слова.

– Твой желудок крепче, чем я думал, если ты проглотила скорпида и тебя не стошнило.

Бришен был удивлен. Она едва могла смотреть, как он потрошит тушку, он не смел надеяться, что от вкуса мяса ее не вывернет снова.

Ильдико освободила пальцы и погладила Бришена по руке.

– Мне кажется, двор каи не так уж сильно отличается от гаура. Придворные следят друг за другом и строят козни. Только и ждут возможности позлословить или кого-нибудь высмеять. Если не хочешь, чтобы скучающие леди и джентльмены вонзили в тебя когти, ешь то, что подали, и делай вид, что пища тебе по вкусу. Я давно научилась жевать не дыша и выдыхать через нос, глотая. И я слежу, чтобы мой кубок всегда был полон.

Она подмигнула Бришену и наколола на нож кусочек, который наконец перестал дергаться.

– Это самое страшное, что мне доводилось пробовать, но оно не сравнится с любимым блюдом короля Сангура – гороховым супом, который – я готова жизнью покаяться – готовит орда демонов в своей же гниющей плоти. Его непременно подавали к столу раз в неделю. Хотя не могу припомнить, чтобы кому-то пришлось вступать в бой с горохом, прежде чем его проглотить.

Беспокойство Бришена за то, выдержит ли Ильдико еще одно застолье, исчезло вместе с любыми сомнениями по поводу того, как она приспособится к новой жизни. Сейчас она стояла рядом с ним в трапезной, испуганная, но полная решимости. Эта гаури не только выживет на земле каи, она будет здесь процветать.

Герольд объявил о прибытии короля и королевы. Разговоры тут же смолкли, и гости одновременно поклонились. Ильдико прильнула к Бришену.

– Молюсь, чтобы королева не решила пустить меня на пирог.

В ее голосе угадывалось веселье, но Бришен различил в нем нотку страха.

Он сильнее сжал ее руку в своей.

– Пусть попробует, и я спущу с нее шкуру и насажу на вертел.

Тихий смешок ласкал слух.

– Нельзя. Она твоя мать, Бришен.

– И безжалостней врага я не встречал, – ответил он.

Они оба выпрямились, потому что королевская чета прошла мимо, и Бришен заметил, что Секмис послала им обоим обжигающий взгляд, прежде чем сесть за стол рядом с супругом. Следом, по правую руку от короля, сели брат Бришена Харкуф и его жена Тайи.

Бришен легонько подтолкнул Ильдико.

– Наши места рядом с королевой, – сказал он.

Ильдико стиснула его руку.

– Очаровательно, – пробормотала она.

Дальше, как всякий раз на пиршествах во дворце, все пошло по заведенному распорядку. Придворные сражались за лучшие места и спорили, чье происхождение и высокое родство позволяет сесть ближе к королевскому столу. Бришен вздохнул, поигрывая столовым ножом. Каждый раз одно и то же, и он нисколько не скучал по всему этому, когда уезжал в свое уединенное поместье.

Ильдико, выпрямившись, молча сидела сбоку от него и смотрела прямо перед собой. Секмис, по другую руку, барабанила когтями по столу в ожидании, пока Джедор начнет пир с официального приветствия жены Бришена как нового члена семьи.

Джедор на этот раз обошелся без язвительных замечаний по поводу внешности Ильдико, лишь произнес краткое приветствие. Бришен решил, что отец голоден и не хочет тратить время на никому не нужный обмен любезностями, пока стынет еда.

Тем не менее он, пусть и коротко, объявил Ильдико членом семьи и тем самым наделил невестку властью, которой у нее прежде не было. Хоть она и гаури, но в по-настоящему важных вопросах – в придворной иерархии – она теперь каи. Официально стала херцегеши , настоящей принцессой. Бришен ощутил облегчение и немного расслабился. Осталось только выдержать нескончаемый пир и гадости, заготовленные для них Секмис.

Долго ждать не пришлось. Едва слуги подали суп, королева сделала первый выпад.

– Люди очень бледные, – произнесла она на всеобщем. – У каи такой цвет лица бывает только во время болезни.

Придворные, сидевшие рядом с королевским столом, услышали ее слова и зашептались, передавая сказанное дальше. Бришен открыл рот, чтобы одернуть мать. Ильдико под столом опустила руку ему на колено.

Она проглотила ложку супа, делая вид, что ее не волнует ни вкус, ни слова Секмис. Промокнув губы салфеткой, Ильдико ответила:

– Вы правы, ваше величество, по сравнению с каи мы кажемся бледными. Каи серые. У людей такой цвет лица бывает, только когда они умирают.

Секмис оскалилась, обнажив острые клыки. Снова послышались шепотки и приглушенные смешки с дальних столов. Королева стиснула рукоятку ножа. Бришен подвинулся к ней, готовый заслонить жену, если мать на нее набросится.

Глаза королевы полыхнули огнем. Она сменила тактику.

– Вы очень плохо говорите на нашем языке, – сказала она на каи.