Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

Кобл надеялся незаметно проскользнуть обратно в космопорт и улететь, но брат Раймонд позвал его, когда инспектор проходил мимо бунгало супругов Дантон: «Вы уже завтракали, инспектор?»

«Нынче обед, дорогой! – послышался изнутри голос сестры Мэри. – Урбан только что зашел».

«Но Мод только что взошел».

«Как бы то ни было – яичница с беконом, инспектор!»

Кобл устал; из бунгало доносился аромат горячего кофе. «Спасибо! – отозвался он. – Мне не помешает отдохнуть и подкрепиться».

Закусив яичницей с беконом и покончив со второй чашкой кофе, инспектор осторожно заметил: «Вы оба хорошо выглядите».

Сестра Мэри, с распущенными светлыми волосами, выглядела особенно привлекательно.

«Никогда не чувствовали себя лучше! – заявил брат Раймонд. – Все дело в ритме, инспектор».

Инспектор моргнул: «В ритме?»

«Точнее говоря, в отсутствии ритма», – пояснила сестра Мэри.

«Все это началось, – продолжал брат Раймонд, – когда мы лишились Больших Часов».

Инспектор Кобл постепенно разобрался во всей этой истории. Через три недели, вернувшись в Исходный Порт, он рассказал о происходившем на Ореоле инспектору Киферу:

«Они тратили половину энергии на то, чтобы придерживаться… ну, скажем так, ложной реальности. Все они боялись новой планеты. Притворялись, что живут на Земле – пытались подчинить себе планету, победить ее, внушить планете силой воли, что она – Земля. Естественно, они потерпели поражение с самого начала. По своим характеристикам Ореол – один из самых случайных, непредсказуемых обитаемых миров. Бедняги хотели навязать земной ритм, земной распорядок жизни этому беспрецедентному беспорядку, этому монументальному хаосу!»

«Неудивительно, что у них у всех крыша поехала».

Инспектор Кобл кивнул: «Сначала, когда вождь флитов уничтожил Часы, колонисты думали, что им пришел конец. Они вручили души Богу и почти что сдались. Прошло дня два, я думаю – и, к своему удивлению, они обнаружили, что все еще живы-здоровы. По сути дела, они даже начали получать удовольствие от жизни: спать, когда становилось темно, работать, когда светили солнца».

«Хорошо, наверное, было бы там поселиться после выхода на пенсию, – заметил инспектор Кифер. – А как на Ореоле обстоит дело с рыбалкой?»

«Так себе. Зато для любителей пасти коз там раздолье!»

С меня довольно, больше не могу. Нужно вырваться отсюда – как можно дальше от стен, от стекла, от белого камня и черного асфальта. Я вдруг поняла, какое ужасное место – город. Фонари жгут глаза, голоса лезут под кожу, как навязчивые насекомые – начинаю замечать, что люди тоже напоминают насекомых. Наглые бурые тараканы, тонконогие мужики-комары в черных брюках в обтяжку, угрюмые суетливые женщины-вши, богомолы и скорпионы, маленькие толстенькие навозные жуки, девушки-осы, скользящие мимо с ядовитой грацией, дети – отвратительные мелкие мушки… Неприятные мысли; не следует так думать о людях, подобные представления могут надолго запечатлеться в памяти и причинять беспокойство. Кажется, я в сотни раз чувствительнее всех остальных обитателей этого мира и предаюсь в высшей степени странным фантазиям. Могла бы припомнить кое-какие из этих фантазий, вы были бы шокированы – но лучше этого не делать. Меня не покидает, однако, лихорадочное желание покинуть город – вопрос решен. Я уезжаю.

Просматриваю карты. Вот Анды, вот Атласский хребет, вот Алтай; горные вершины – Чогори, Килиманджаро, Стромболи, Этна. Сравниваю Сибирь к северу от Байкала с Тихим океаном между Антофагастой и островом Пасхи. В Аравии жарко; в Гренландии холодно. Остров Тристан-да-Кунья очень далеко; остров Буве еще дальше. Тимбукту, Занзибар, Бали, Большой Австралийский залив. Бесповоротно: я уезжаю из города! Нашла коттедж в Кленовой долине, в шести километрах от Санбери. Коттедж под двумя высокими деревьями – в тридцати метрах от дороги, петляющей по Кленовой долине. В нем три комнаты, веранда, камин, добротная крыша, рядом действующий колодец и ветряк.

Госпожа Липском настроена скептически, даже слегка потрясена: «Такой привлекательной девушке, как ты, не пристало жить в глуши, в полном одиночестве. Прятаться от людей нужно в старости, когда ты никому не нужна». Она предвещает всевозможные опасности, от которых волосы встают дыбом, но мне все равно. Я была замужем за Пулом шесть недель – ничего хуже со мной не может случиться.

Теперь я в новом доме. Придется много работать: чистить полы, колоть дрова. Зима еще не кончится, а я, наверное, уже стану мускулистой, как гимнастка.

Коты рады переезду. Их зовут Хомер и Мозес. Хомер – рыжий, Мозес – черный с белыми пятнами. Что напомнило мне о молоке. Видела на дороге грузовичок молочной фермы из Санбери. Сейчас же напишу им, чтобы привозили мне молоко.

«14 ноября

Владельцам молочной фермы «Санбери»

Уважаемые господа!

Пожалуйста, оставляйте для меня литр молока три раза в неделю – по тем дням, когда это будет для вас удобно.

Я буду платить по счетам.

Мой почтовый ящик помят и заржавел; в один прекрасный день я выкрашу его в красный, белый и синий цвета, чтобы порадовать почтальона. Он доставляет почту в десять утра, в старом синем автофургоне.

Отправляя заказ, заметила в ящике адресованное мне письмо. Его переслала из города госпожа Липском. Медленно подобрала конверт. Не хочу его читать – сразу узнала почерк. Оно от Пула, мрачного подлеца, за которым я оказалась замужем, еще не очнувшись от детства. Разорвала его письмо на кусочки – даже не интересно знать, что ему от меня нужно. Я еще молода и хороша собой, но сейчас мне никто не нужен – и меньше всех мне нужен Пул. Всю зиму буду носить голубые джинсы и писать все, что придет в голову, у камина. А весной – кто знает, что будет весной?

Ночью поднимается ветер; ветряк вопит от холода. Лежу в постели с Хомером и Мозесом в ногах. Угли в камине мелькают язычками огня… Завтра напишу госпоже Липском: ни в коем случае нельзя сообщать Пулу мой адрес.

Написала госпоже Липском. Пробежала вниз по склону к почтовому ящику. Поздняя осень – великолепный день! Бодрящий ветерок, холмы подобны золотистому океану с прибоем из багряной и желтой листвы.

Открываю почтовый ящик… А вот это странно! Моего заказа для молочной фермы «Санбери» в нем уже нет. Может быть, почтальон сегодня приехал пораньше? Положила в ящик письмо госпоже Липском, посмотрела вокруг… Никого. Кому мог понадобиться мой заказ? Коты стоят с хвостами трубой, пристально глядя на дорогу – сначала в одну сторону, потом в другую – как землемеры, планирующие новое шоссе. Что ж, идите домой, кисоньки, сегодня вам придется пить разведенную сгущенку!