Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

Он отдернулся, из лица его словно ушла вся жизнь. Она решила – он теперь жалеет, что ее пощадил, и готов передумать. Но Бакал лишь развернулся, мгновение спустя его уже не было.

Понимала ли она тогда, что ее слова могут его ранить? Но почему? Разве он не гордился своим славным свершением?

Хотя, конечно, вождем баргастов Бакал так и не стал. Быть может, той ночью он уже чувствовал, как власть ускользает из рук. Но теперь она следует за ним. Словно привязанная невидимой веревкой, надеется забрать те слова обратно, но, сколько бы ни шла следом, так и не приблизилась к этому ни на шаг. Так прошло уже несколько дней, ночами же она лишь тенью маячила рядом с кругом света от его костра. Она видела первую попытку его убить, исполненную барахном, рассчитывающим повысить свой статус, – Страл срубил его в пяти шагах от Бакала. Во второй раз это была вылетевшая из темноты стрела, разминувшаяся с головой Бакала на какую-то ладонь. Страл и еще трое воинов попытались догнать лучника, но у них ничего не вышло.

Вернувшись, Страл что-то пробормотал насчет полупризрачного присутствия Эстараль – обозвал ее зенками Жнеца, предположил, что та держится рядом в надежде увидеть смерть Бакала. Похоже, Страл решил, что Бакала она ненавидит – за то, что тот убил ее мужа. Но ей и в голову не приходили мысли о ненависти, и уж во всяком случае, не к нему.

Она хотела поговорить с Бакалом. Все ему объяснить – и, понимай она сама, что ей двигало в ту ночь, так бы и сделала. Перевязала бы рану, может статься, даже сумела бы исцелить. Их ведь теперь что-то связывает, правда? Пусть Страл этого и не понимает, он бы понял.

Только теперь все разговоры были лишь про битву с акриннаями, последнюю схватку, которая решит, кому владеть этой землей. Во главе баргастов, воины которых исчислялись десятками тысяч, встанет Марал Эб. До сих пор акриннаи нападали на лагеря отдельных кланов – теперь Белолицые баргасты собрались воедино, и в мире еще не появилось племени, способного одолеть такую армию. Но пусть даже так, Бакал в той битве может погибнуть – ведь ему предстоит командовать сэнанами, и невозможно было даже вообразить Марала Эба настолько идиотом, чтобы он не поставил наиболее могучий клан в самом центре. Нет, именно сэнанам предстоит образовать тот зазубренный клин, что будет глубоко и беспощадно врубаться во врага.

Ей нужно поговорить с ним как можно скорее, лучше уже нынешним вечером. Хотя бы забрать обратно те слова. Он ведь их тогда убил, чтобы меня спасти. Он сам сказал. Пусть даже все и случилось из-за меня…

Похоже, она отвлеклась, а Бакал тем временем куда-то отослал Страла и сбавил шаг, чтобы оказаться с ней рядом. У нее вдруг пересохло во рту.

– Эстараль, я должен кое о чем тебя попросить.

Тон его показался ей мрачным. Только без новых смертей. Пожалуйста. Если у нее были и другие любовники…

– Хетан, – произнес он негромко. – Ты – среди женщин, что охраняют ее по ночам.

Она моргнула.

– Скоро, Бакал, и того не потребуется, – ответила она. – Возможность побега для нее уже в прошлом. Пустые глаза. И она обезножена. Прошлой ночью нас всего-то двое на страже и было.

– А сегодня останется одна.

– Это если останется. Наверное, воины всю ночь будут ей пользоваться.

– Божья срань, об этом я не подумал!

– Если ты сам ее хочешь…

– Не хочу. Послушай, когда зайдет солнце и воины будут ужинать, можно сделать так, что кормить ее будешь ты?

– У нее пища изо рта вываливается, – сказала Эстараль. – Мы детишкам даем ее кормить, их это развлекает – пихать все в рот, словно младенцу.

– Но не сегодня. Вечером ты этим займешься.

– Почему?

Мне нужно поговорить с тобой, Бакал. Исправить сказанное. Бакал, я хотела бы лечь с тобой, чтобы многое, многое исправить.

Он заглянул ей в глаза, словно что-то в них высматривая, – она поспешно отвела взгляд, пока он не успел прочитать ее мысли.

– Я одного не понимаю, – сказал он. – Почему вы, женщины, так рады обезножить одну из вас.

– Я этого не делала.

– А я не про тебя спрашиваю.

Она никогда о подобном не задумывалась. Так принято, вот и все. Так всегда делалось.

– У женщин тоже есть когти.

– Знаю, сам не раз видел. В том числе и в бою. Но обезноживание – это все же другое. Разве не так?

Она все еще не хотела встречаться с ним взглядом.

– Ты не понимаешь. Я не про те когти, что у воинов. Но про те, что скрыты – что мы выпускаем лишь против других женщин.

– Но зачем?

– Ты сейчас говоришь как Онос Т’лэнн – со всеми этими вопросами насчет вещей, которые всегда делались. Разве не за это, Бакал, он и убит? Поскольку подвергал сомнению то, в чем не имел права сомневаться?

Он поднял правую руку. И, кажется, стал в нее всматриваться.

Руку, в которой тогда держал нож.

– Его кровь, – прошептал он, – и меня отравила.

– Когда мы оборачиваемся против себе подобных, – проговорила она, с трудом подбирая подходящие слова для своих мыслей, – это все равно как если вода в бурдюке находит маленькую дырочку. И напирает туда с таким… весом…

– Давлением.

– Да, слово подходящее. Мы оборачиваемся против себе подобных, чтобы ослабить давление. Чтобы все глаза были на ней, не на нас. Чтобы вся похоть… – Она осеклась.

Но он ее понял, он все успел понять.

– Значит, все дело в мужчинах? Ты это хотела сказать?

Она рассердилась, гнев словно кулаком по ребрам прошелся.

– А теперь ответь мне, Бакал, – и она уставилась прямо ему в глаза, – часто ли ты был по-настоящему нежен? С собственной женой? Ответь мне, сколько раз ты со своими друзьями лишь смеялся, когда женщина выходила из дома наружу с разбитой губой, с синяком под глазом? «Ого, волк-то прошлой ночью показал свои зубы!» Вы ухмыляетесь, хохочете – и думаете, мы не слышим? Не видим? А значит – обезножим ее! Пользуйтесь ей, сколько хотите. А нас, пока она еще способна поднимать зад, – нас не трогайте!

На них стали оборачиваться, столько в ее голосе было яду – пусть и вряд ли разобрали слова, не слишком громкие, словно шипение удава, плотно обвившего уже задушенную собаку. Она заметила не одну издевательскую ухмылку, увидела, как по толпе расходится рябь неслышных ей шуточек. «С самого убийства неразлейвода – наконец-то и до скандала дошло». «Неудивительно, что женушка одного к муженьку другой в объятия-то кинулась».

Бакал сумел какое-то время выдержать ее взгляд, словно это могло отменить ее горькие, яростные слова, потом стал снова смотреть вперед. Хрипло вздохнул:

– Я припоминаю, как он нес подобную чушь – во всяком случае, так мне тогда казалось. Все эти басни насчет имассов. Дескать, самое большое доказательство могущества воина у них – это если он к своей женщине иначе как с нежностью никогда не прикасается.