Юрий Силоч - Постмортем

Юноша подозревал, что зелье, способное разъесть всё что угодно и существо в подвале Мрачного замка — это ещё недостаточно для победы над демоном, и рассчитывал найти помощь в древнем тексте. Однако чем больше Тальф с Клаусом переводили, тем больше юноша отчаивался — книга была похожа на что угодно, только не на способ вызвать в мир воплощение Темнейшего.

Например, одна из глав была полностью посвящена мелким дрязгам с соседями, а ещё одна — взглядам неизвестного автора на мораль и воспоминаниям о славных старых деньках, когда жители не пользовались этими ужасными новомодными колёсами, а ходили пешком, носили всё на себе и были здоровы и счастливы.

Эти страницы, на перевод которых ушло несколько долгих ночей, сильно деморализовали Тальфа. Он начал догадываться, что пергамент вычистили не потому, что на нём были записаны ужасные древние знания, а оттого, что эта чушь никому не была нужна. Но на следующем листе повествование резко изменилось — и магистр порадовался бы, если бы не пришёл в неописуемый ужас.

Кассиан сидел за пустым столом в бывшем кабинете Вильгельма и заполнял бумажный лист мелкими неразборчивыми буквами, когда в дверь постучали.

— Войдите, — нахмурился министр, откладывая перо. Он специально просил никого к нему не впускать, но когда в кабинет просочился всклокоченный Тальф, стало ясно, что дело серьёзное. — Что случилось, магистр? На вас лица нет.

Тальфа перекосило: он в ужасе схватился за лицо и стало ясно, что с метафорами нужно быть поосторожнее.

— Присядьте, — Кассиан указал на кресло напротив.

— Да-да… — юноша взглянул на себя в зеркало и отшатнулся: красные глаза, помятая мантия, торчащие во все стороны волосы, будто поссорившиеся со своими соседями. На щеке — огромная клякса. Он выглядел как типичный колдун, для которого исследования стали самой важной частью жизни, отодвинув всё остальное на дальний план.

— Рассказывайте, — бросил Кассиан и Тальфа будто прорвало.

Он принялся рассказывать, да так, что временами захлёбывался, размахивал руками и брызгал на невозмутимого ректора слюной. Он с трудом подбирал слова, размахивал помятыми листками и зачитывал наиболее кошмарные фрагменты. Он сбивался, пытался рассказать сразу обо всём, отвлекался и в итоге не говорил вообще ничего внятного.

В конце он зарыдал, схватившись за голову, настолько переполненную знаниями, что она чуть не лопалась — знаниями с изнанки мира, которые нельзя было усвоить и остаться при этом в здравом уме.

Кассиан внимательно выслушал всё, что говорил Тальф, не двигаясь и не меняя выражения лица даже когда в него летели слюни, а когда юноша закончил, дал ему время прийти в себя.

— Ох, — сказал ректор с видом обеспокоенной бабушки, положившей ладонь на горячий лоб больного внука и тут же захлопотал — поднялся, подбежал к шкафчику, достал чашку, намешал в ней содержимое нескольких склянок и заставил Тальфа выпить залпом, не переставая причитать: — Почему же ты не пришёл раньше?.. Почему я, дурак старый, не предупредил тебя, хотя должен был?..

Зелье приятным теплом прокатилось по пищеводу и зажгло внутри ласковый огонёк, распространяющий вокруг уютное тепло. Сразу же захотелось спать. Кассиан не переставал говорить, но Тальф его уже не слушал, и до его сознания доносилось только: «Бу-бу-бу».

— Впрочем, ладно, — это магистр услышал отчётливо, будто вынырнул из-под воды. — Этим делу не поможешь. Нужно уничтожить записи!

Огонёк внутри погас, будто залитый из ведра холодным, скручивающим внутренности ужасом. Сонливость мгновенно исчезла.

— Вот! — Тальф чуть ли не швырнул их в ректора. К этим листкам бумаги он не чувствовал ничего, кроме отвращения. — Заберите. Сожгите. Это чудовищно! Он ведь сделал это с собственной семьёй! А потом…

— Тальф! — прикрикнул Кассиан, заметив, что юноша вот-вот скатится в очередную истерику. — А книгу мы спрячем. Она у тебя?

— Да-да… — закивал магистр, усилием воли пытаясь поддерживать хотя бы видимость спокойствия. — Я оставил её в экипаже, она слишком тяжёлая, слишком… Ох, мне ведь ещё и снилось, как он взял полынь и вскрыл…

— Тальф! — ректор повторил удавшийся приём. — Смотри на меня. И ни о чём не думай. Сейчас мы вдвоём сходим за книгой, и ты больше её не увидишь. Она никому больше не причинит вреда, обещаю. А потом, — Кассиан тепло улыбнулся, — мы вернёмся сюда и будем пить чай. Со сладостями.

Ректор снова повозился у шкафчика, после чего влил в юношу новый эликсир. Судя по вкусу, тот более чем наполовину состоял из бренди.

— Чего же ты не остановился, когда стало ясно, что это такое? Ты же знал, как опасны такие знания, — сокрушался ректор.

Тальф опустил глаза:

— Я искал способ победить демона.

Кассиан всплеснул руками, всё ещё похожий на взволнованную бабушку:

— Ну и как? Нашёл?..

Юноша кивнул.

— Нашёл. Но это ещё хуже. Невообразимо хуже, — он помотал головой, чувствуя, как пережитый кошмар пытается пробиться сквозь действие эликсира — ощупывает невидимый барьер чёрными щупальцами в поисках слабого места. — Это сама смерть.

В мире остались только зола и пепел. Никаких цветов, кроме серого — даже небо потемнело, затянутое то ли низкими тучами, то ли туманом. Трава пожухла, а высохшие деревья тянули к небесам в немой мольбе изломанные, лишённые листьев ветви.

Гримхейм вымер. Тальф ступал по улицам, устланным сплошным ковром высохших тел, замерших в таких позах, что не оставалось никаких сомнений — перед смертью эти люди страдали.

Единственное, что могло принести хоть какое-то облегчение — высохшие, обтянутые потемневшей кожей лица было совершенно невозможно узнать.

Над Рогатой горой зияла гигантская чёрная прореха в пространстве. Лохмотья реальности на её краях свисали жалкими тряпочками и колыхались на нездешнем ветру, который приносил с собой темноту и холод.

Всё, чего касалось его дуновение, мгновенно лишалось жизни, ветшало и рассыпалось — даже камни не выдерживали: трескались и моментально выветривались, рассыпаясь в песок. Мир расплывался, истончался и таял, пожираемый голодной пустотой по ту сторону реальности.

Чьё-то внимание — пристальное и настойчивое воткнулось Тальфу в затылок и едва не просверлило кость.

Не подчиниться неслышному зову было нельзя и магистр, крупно дрожа всем телом от ужаса, обернулся.

Его взгляд скользнул дальше и выше, туда, где над ломаной линией крыш, под самыми облаками клубился омерзительный скользкий сгусток материи размером в половину видимого неба. И он смотрел на Тальфа гигантским, размером с Рогатую гору, глазом с квадратным зрачком.

Магистр закричал и бросился прочь, теряя рассудок от ужаса. Мчался так быстро, как только мог, перепрыгивая тела, но понимал, что это бесполезно — Темнейший уже заметил жалкую кроху жизни и очень скоро она будет безжалостно раздавлена и угаснет навсегда без всякой надежды на посмертие.