Александр Рудазов - Паргоронские байки. Том 3 [СИ]

Но встречаются и те, кому милее независимость. И один из них — Сорокопут.

У него есть что-то вроде собственного Банка Душ. Он в сотню раз меньше паргоронского, и его хватает на одного-единственного демолорда… зато Сорокопут ни с кем не делится. Его пещера — это анклав, крошечный мирок… когда-то он был частью Темного мира, но сейчас Тьмы в нем нет.

В нем есть только Сорокопут.

Конечно, это не его подлинное имя. Как его зовут по-настоящему, никто не помнит. Вот уже много тысячелетий он известен только под прозвищем — и поэтому ни один призыватель не может получить над ним власть.

Он не распрямился до конца. Сорокопут выглядел человеком… но вдвое выше и разбухшим во все стороны. Распухшим до дикого безобразия. Кожа цвета несвежего мяса, гладкая и скользкая. Ни единой волосинки. Бугристая голова с тонкой прорезью рта и совсем без носа. В крохотных глазках едва виднелись булавочные зрачки, а радужка была белесая, почти сливающаяся с белками.

И когда эти жуткие глаза вперились в Таштарагиса, даже ему стало чуточку неуютно.

— У меня так давно не было гостей, — негромко сказал Сорокопут. — Совсем забыл про манеры.

Из пола проросли шипы. С тихим всплеском они рассыпались в брызги, оставив стол и два стула, побольше и поменьше.

— Мне неудобно сидеть на стульях, — сказал Таштарагис.

— Мне тоже, — кивнул Сорокопут. — Но главное, что мы соблюли этикет.

Он хлопнул в ладоши, и мебель втекла обратно в землю.

— Как дела в Паргороне? — бесстрастно спросил Повелитель Терний. — Как там моя старая родня — вспоминают обо мне?

— Не очень часто. И в основном нелицеприятно.

Сорокопут широко улыбнулся, обнажив игольчатые зубы.

Да, когда-то он тоже был паргоронцем. Причем одним из самых древних. Входил в число первородных сурдитов — Мышц Древнейшего. Большую их часть истребили вместе с нактархимами и мегандорами… но некоторые уцелели. Одни бежали во Тьму вместе с ла-ционне, другие разбрелись по иным мирам.

Сорокопут же был самым из них хитрым и могущественным. Он сумел заслужить доверие остальных, долгое время состоял в паргоронском пантеоне… а потом тоже сбежал. Но не голым и босым — он сбежал вместе с хорошим куском Банка Душ. Отделил целый кусочек Паргорона, создал собственный анклав и зажил в нем абсолютным господином.

Первое время его пытались достать. Выковырять эту паскуду из берлоги, вернуть украденное. Но Сорокопут слишком надежно окопался. Он долго готовился к своему исходу, выбрал самый удачный момент и сумел урвать самый крупный куш.

И этим невольно подпортил жизнь Таштарагису. Потому что после того случая бушуки модифицировали Банк Душ. Позаботились, чтобы никто больше не сумел провернуть подобное.

Таштарагис тысячелетиями искал возможность, но они, кажется, заткнули все лазейки.

— Итак… — вежливо протянул Сорокопут. — Чему же обязан визиту? Ты пришел сюда, Бычьеголовый, а значит, у тебя какая-то беда… я ведь как раз и славен тем, что помогаю страждущим.

Таштарагис это прекрасно знал. Сорокопут известен во множестве миров… причем известен в том числе своей непредсказуемостью. Иногда он помогает абсолютно задаром, иногда заламывает несусветную цену, а иногда просто молча убивает тех, кто его о чем-то просит.

Это часть его политики. Разумеется, он не собирается помогать всем и каждому. Но то, что такая возможность есть, делает его желанным. Каждый надеется, что именно ему выпадет удача.

В то же время все знают, что он может просто молча убить. И если он этого не делает — клиент испытывает облегчение. И соглашается на любую цену.

Кстати, в основном убийства ему и поручают. На самом деле Сорокопут обладает широким спектром способностей…

— …Но эти ограниченные смертные совершенно не ценят что-либо, кроме моих деструктивных навыков, — с сожалением произнес Сорокопут. — А я ведь творец. Художник.

Таштарагис ничего не ответил, только окутал разум дополнительным слоем защиты. В этой пещере он как на ладони. Сорокопут здесь почти всемогущ и слышит каждую его мысль.

— А ты, Таштарагис? — спросил он, косолапя по грязи. — Ты здесь из любви к искусству? Или за тем же, что и все остальные? Я чувствую, у тебя есть враг… кого ты хочешь отдать моим терниям?

Таштарагис решил ему подыграть.

— Я хочу отдать тебе нечто прекрасное, — сказал он. — Если, конечно, сумеешь это забрать.

— О-о-о?.. Могут быть сомнения, что я сумею?.. хотя, конечно, ты демолорд, враги у тебя соответствующие… Но знаешь, вопрос даже не в этом. Вопрос в том, совпадают ли наши представления о прекрасном.

— Достойный муж из народа гохерримов. Избранник одного из первородных. Тот, кто победил бога войны. Краса и гордость Паргорона.

— Гаштардарон, — растянул улыбку на все лицо Сорокопут. — Эстетичный внутренне и внешне. Почти совершенный. Он будет хорошо смотреться на моих шипах.

Тернии раздвинулись. Сама земля раздвинулась, обнажая другую пещеру — одну из множества пещер этого кошмарного лабиринта. Там, среди мясистых цветов и удушливой пыльцы, корчились на шипах смертные… десятки смертных.

А еще бессмертных. Таштарагис заметил там эльфов — и не этих нынешних эльфов, которые живут жалкие два-три тысячелетия, а старых, еще не утративших бессмертное начало.

А еще демонов. Там были другие демоны. Не паргоронские, какие-то незнакомые.

А еще небожителей. По крайней мере один там был точно. Источающая сам Свет фигура… вокруг нее цветы особенно сильно набухали, наливались сладким ароматом.

И все это было собрано в своего рода коллаж. Некую картину со множеством деталей. Жертвы были прикреплены в определенных позах и казались настенной росписью с внутренним сюжетом.

Хотя суть этого сюжета Таштарагис сходу понять не смог. Вероятно, тут следует рассматривать подолгу или спросить о замысле самого создателя.

— Я тоже любил раньше живые статуи, — оценил он. — Хотя мне нравилось делать их движущимися. Танцы марионеток…

— С удовольствием бы ознакомился, — вежливо сказал Сорокопут. — Но вернемся к тому, ради чего ты здесь. Ты хочешь смерти Гаштардарона, верно?

— Не смерти! — помотал черепом Таштарагис. — Смерть — это слишком быстро. Я не люблю убивать своих врагов. Гораздо приятнее, когда они живы, но страдают… долго страдают. Веками. Тысячелетиями. Ты и сам должен это знать.

— Ты неверно понимаешь мою мотивацию… но ты в этом не одинок. К сожалению.

Сорокопут отвернулся к своему полотну и несколько секунд придирчиво его рассматривал. Чего-то недостает… всегда чего-то недостает…

— Я с удовольствием присовокуплю Гаштардарона к моему шедевру… — снова разомкнул уста сурдит. — Вопрос лишь в том, сколько ты за это заплатишь.