Терри Пратчетт - Ноги из глины [litres]

– …убраться отсюда подобру-поздорову, – закончил Шнобби. Этот звук сделал то, чего можно было бы добиться разве что ледяным душем и двумя пинтами черного кофе.

Колон огляделся. Прямо сейчас он отчаянно нуждался в прачечной.

– Где это кричали? – спросил он.

– Вроде вон там, разве нет?

– Мне показалось, что там !

В тумане все направления были неотличимы друг от друга.

– Думаю… – медленно произнес Колон, – думаю, что нам надо немедленно пойти и написать об этом рапорт.

– Согласен, – сказал Шнобби. – В какую сторону?

– Да неважно. Побежали отсюда, в общем.

Огромные заостренные уши констебля Водослея дрогнули, когда над городом прокатился рев. Он слегка наклонил голову, вычисляя, в какой стороне и как далеко находится его источник. А потом запомнил то, что слышал.

Рев донесся и до штаб-квартиры Стражи, хотя по пути частично увяз в тумане.

Он влился в настежь открытую голову голема Дорфла и заплясал там, эхом отражаясь от глиняных стенок, проникая в трещинки, пока крошечные, почти незаметные глазу крупинки не пришли в движение.

Пустые глазницы таращились в стену. Никто не услышал ответного вопля, который вырвался из мертвого черепа, потому что не было ни рта, способного его произвести, ни сознания, способного его породить. И все же в ночь унесся отчаянный крик:

ГЛИНА ОТ ГЛИНЫ МОЕЙ, НЕ УБИЙ! НЕ УМРИ!

Сэмюэлю Ваймсу снились улики.

Он скептически относился к уликам. Инстинктивно им не доверял. Улики только сбивали с мысли.

Не доверял он и людям, которые могли взглянуть на случайного прохожего и с важным видом заметить, обращаясь к своему спутнику: «Ах, мой дорогой друг, мне нечего сказать об этом господине, кроме того, что он каменщик, левша, несколько лет провел на торговом флоте, а теперь находится в стесненных обстоятельствах», а потом пуститься в высокомерные рассуждения о мозолях, походке и пыли на ботинках, в то время как совершенно не исключено, что прохожий одет в старую одежду, потому что возился на заднем дворе и собственными руками строил площадку для барбекю, татуировки он набил, потому что был семнадцатилетним и пьяным [15] Очень часто это взаимозаменяемые термины. , и его укачивает даже на мокрой мостовой. Что за надменность! Что за презрение к человеческому опыту во всем его хаосе и многообразии!

С уликами та же история. Следы на клумбе? Их запросто мог оставить мойщик окон. Леденящий душу крик среди ночи? Кто-то спустил ноги с кровати и напоролся на расческу.

Реальный мир слишком реален, чтобы заботливо разбрасывать подсказки. В нем слишком много всего происходит. Чтобы докопаться до истины, какой бы невероятной она ни была, недостаточно отбросить все невозможное; задача куда сложнее – отбросить все возможное . В этом и заключается работа стражника: набраться терпения, задавать вопросы и смотреть в оба. Ходить по улицам, разговаривать с людьми и в глубине души отчаянно надеяться, что преступник не выдержит и сам явится с повинной.

События минувшего дня теснились в голове у Ваймса. Тяжело топали големы, сумрачные и печальные. Отец Трубчек помахал ему, а потом у него взорвалась голова, и Ваймса обдало словами. Господин Хопкинсон лежал в собственной печи, и изо рта у него торчал кусочек гномьего хлеба. А големы все шли и шли в гробовом молчании. Шел и Дорфл, подволакивая ногу, и слова вились возле его распахнутой головы, как пчелиный рой. А посреди всего этого плясал мышьяк, маленький зеленый человечек, который что-то бормотал и противно хихикал.

В какой-то момент Ваймсу показалось, что один из големов закричал.

После этого сон начал таять, слой за слоем. Големы. Печь. Слова. Священник. Дорфл. Големы идут, и весь сон сотрясается от грохота их шагов…

Ваймс открыл глаза.

– Взз-ффф, – сказала леди Сибилла и перевернулась на другой бок.

Кто-то барабанил в дверь. Ваймс, у которого в голове до сих пор стоял туман, приподнялся на локтях и вопросил в сумрак ночи:

– Сколько сейчас, по-вашему, времени?

– Дзинь-дзинь-дон! – раздался жизнерадостный голосок со стороны туалетного столика.

– Ох, только не это…

– В Анк-Морпорке пять часов, двадцать девять минут и тридцать одна секунда. Чужие деньги считать – не разбогатеть. Хотите, я прочитаю вам расписание на сегодня? А пока я это делаю, почему бы не потратить пару минут на то, чтобы заполнить документы?

– Что? Какие документы? Ты о чем вообще?

В дверь продолжали стучать.

Ваймс вывалился из кровати и зашарил по комнате в поисках спичек. Наконец ему удалось зажечь свечу, и он то ли сбежал, то ли скатился по длинной лестнице в холл.

Ночным гостем оказался констебль Посети.

– Сэр, с лордом Витинари беда! Ему совсем худо!

– За Джимми Пончиком уже послали?

– Так точно, сэр!

На улице туман держал героическую оборону против рассвета, и казалось, что весь город поместили в шарик для пинг-понга.

– Я к нему заглянул сразу же, как заступил на смену, смотрю – а он лежит в отключке!

– Может, он просто спал?

– На полу, сэр? В одежде?

К тому времени, когда Ваймс, запыхавшийся и с отчаянно ноющими коленями, ввалился в комнату к патрицию, стражники уже уложили его на кровать. «Да уж, – думал Ваймс, взбираясь по лестнице, – это не то что в славные времена патрульной службы. Тогда мы с бандитами могли полгорода пробежать в горячке погони».

И добавил про себя со смесью гордости и стыда:

«И ведь ни один шельмец так меня и не догнал».

Патриций еще дышал, но лицо у него было такого цвета, что, казалось, сейчас даже смерть пойдет ему на пользу.

Ваймс оглядел комнату. В воздухе висела знакомая дымка.

– Кто открыл окно? – строго спросил он.

– Я, сэр, – ответил констебль Посети. – Перед тем как за вами отправиться. Подумал, что ему нужен свежий воздух…

– Он был бы свежее, если бы ты оставил окно закрытым, – сказал Ваймс. – Так, ладно. Пусть все – все до единого, ясно? – кто сегодня был во дворце, через две минуты соберутся в зале. И сбегайте за капралом Задранцем. И капитану Моркоу сообщите.

«Я встревожен и растерян, – подумал он. – А в такой ситуации главное – встревожить всех остальных».

Он принялся расхаживать по комнате. Не нужно было большого ума, чтобы догадаться: Витинари встал и направился к письменному столу, за которым, судя по всему, какое-то время работал. Свеча на столе догорела. Чернильница перевернулась – видимо, он ее задел, когда рухнул со стула.

Ваймс макнул палец в чернила и понюхал. Потянулся к перу, заколебался, достал кинжал и осторожно подцепил перо лезвием. Никаких подозрительных зазубрин не было видно, но Ваймс аккуратно отложил перо в сторону. Пусть Задранец изучит.

Он взглянул на бумаги, лежавшие на столе у патриция.