Гарет Ханрахан - Святой из тени [litres]

Прозвучала страшная серия скрипов и хрустов из корпуса. Отшелушивалась каменная оболочка, проеденная кислотой. Недавно сияющее судно уже напоминало жертву каменной хвори: в чешуйках и оспинах сочащихся язвочек. Но они прорвались, они уже в чистой воде внутри смертоносного кольца.

– НАВАЛИСЬ, – проревел Крыс. – ПОДНИМАЕМ!

Кари сосредоточилась. Шпат слишком далеко – придание формы камню полностью на ней. Суденышко задрожало, когда она выпустила из него каменные шипы, дотягиваясь до затонувшего исполина. «Все как в Новом городе», – повторяла она себе. На грани себя Шпат сплетал старое и новое, перемежал смертное и божественное. «Все как на Гетис Роу», – где занебесное притерлось к угрюмым улочкам Мойки. Каменные шипы разделялись, становясь гарпунами, становясь крючьями, вгрызались в разбитый корабль, тянули его на поверхность.

Она уже чуяла божью бомбу. Бомба совсем близко. Вопит, взывает к ней.

Их корабль накренился. Вода побежала по ногам Кари. Она смутно сознавала, что они зачерпнули воды, что слишком много материала корабля она потратила, чтобы наворожить этот невероятный коготь. «Отповедь» в десять раз больше них, и она совершенно ничего не понимала в том, что творит. Ей казалось, что это будет похоже на взлом замка, но оказалось скорее сродни спасению утопающего.

Ее утянет в глубину вместе с «Отповедью». Всех их утянет.

«Заткнуть пробоину в корпусе», – подумала она, но корпус оказался тверд. Божественная благодать, заключенная в камне, покрылась известью и выветрилась.

Камнем уходит на дно.

Теревант вцепился в их плотик, когда Наола бахнула из пистолета по ближайшему львиному духу. Пуля просвистела прямо сквозь сущность.

– Доперло, – буркнула она. – Дело дрянь. Они материальны, только когда убивают. – Другие наемники выставили ружья, наблюдая за кружением львиц. Когда один из Восьмерки будет умирать, остальные смогут нанести удар. То, что кто-то из них обречен, не вызывало вопросов.

– Сиди на плоту, – пробормотала Наола, пока перезаряжалась. Винтовка Тереванта против духов столь же бесполезна. Он просто багаж. Драгоценный.

Двести хайитянских солдат высадились на Эскалиндском взморье. Назад уплыли только семьдесят два. И лишь около дюжины живы поныне, но в каждом из них – живом или мертвом – поселилась война. Божья война поехала с ним домой в Хайт, пристала к нему, но не как запах или грязное пятно, но как похабная мыслишка, которая никак не вылетит из головы. Его рассудок – прифронтовая полоса. На Божью войну призван весь мир. Целый мир – поле битвы, даже в краях наподобие Гвердона, где сражения только сейчас обрели материальную плоть. Духовная война свирепствовала здесь намного раньше.

Им овладел безрассудный порыв. Он стянул с пальца перстень с печатью, сунул Наоле в карман – если они выберутся отсюда, то получат заслуженную оплату – и спрыгнул с плота, уходя по колено в воду. Наола на него заорала, но он уже бежал, расплескивая грязь.

Львицы взревели и помчались за ним. Может, хоть наемники сумеют скрыться.

Он бежал по затопленным улицам. Земля тряслась под поступью богини, и рев духов в погоне за ним складывался в воинский хорал. Он припустил в гору, к подножию лестницы. Он умрет, став спиной к ограде Замкового холма, такое решение.

Львицы умерили ради него свою прыть. Играли с ним. Загоняли. Уклоняясь, он забежал в разрушенную постройку, прежний храм культа Последних Дней. Внутри провоняло вином и рвотой – фанатики конца света праздновали захват, плясали и упивались вусмерть, когда сверху на них обрушивались волны Кракена.

Война повсюду вокруг. Ружейный огонь и лязг мечей на Замковом холме. Тела срываются вниз – бой идет высоко на утесах. Морская пушка лупит из гавани. Боги схватились в небе над Священным холмом. Рабендат говорил ему, что по железной дороге из Хайта спешат новые войска, легионы еще трех Домов пересекли границу.

Львиный дух возник рядом с ним, взмахнул когтем. Он свернул в дверь. Первый этаж заброшен, щепки мебели и прочий сор плавали в воде. На ступеньках испуганные лица. Дети прижались друг к дружке, смотрели на него с лесничного пролета. Расплескивая воду, он ринулся на разбитую лестницу. Дети не издали ни звука.

– Прячьтесь! – повторял он, заталкивая их в первую попавшуюся дверь. Отсюда он увидел внутри стопки постельного белья, какую-то темную кучу на полу и у дальней стены самодельную часовню, украшенную подсвечниками. На стене был криво вырезан лев, и рядом священные знаки Пеш. Стояла миска, а в ней, должно быть, какой-то красный мясистый фрукт.

Он понесся вверх по ступенькам. Львиные духи не сбавляли ход, перескакивали с этажа на этаж, проходили сквозь стены. Там, у недоделанной часовни, громоздились тела, осознал он, вот что за куча то была на полу. Жертвоприношение Пеш? Близость богини вдохновила на поклонение тех, кто никогда и не слыхал Ее имени? Взбираясь наверх, он не мог внятно думать. Ужас вскипал в мозгу. На пути попадались новые комнаты, в них вповалку лежали трупы.

Война прибрала к себе и Ольтика, и Ванта. Их убийства мелким волнением бились о берег в предвестии надвигающейся бури. До начала войны чудес боги вторгались в Гвердон своими смертными проводниками – это та же самая война, и она уже шла.

Через люк он вылез на крышу. Остатки от виадука Герцогини маячили вдалеке. Под ним в низине между Замковым и Священным холмами выстраивались хайитянские батальоны – начищенные доспехи и вычищенная кость. Навстречу им, несколько сот футов роста, неуязвимая и окутанная славой, шагала Пеш.

Теревант пал на колени.

Хайтские снайперы открыли по богине огонь. Их пули обращались в молитвы. Хайтские мечники ринулись на Нее, кололи Ей стопы, рубили могучие лапы. Пеш смеялась, когда Ей пускали кровь. Она махнула одним когтем, глубоко взрезая скалы Замкового холма. Оползень похоронил половину хайитянских сил, запрудил реку, сминая склады и пивные на всей длине берега.

Один из львов воплотился на соседней крыше: черепица затрещала, когда дух обрел вещественный облик. Крадучись, двинулся в сторону человека, глаза засверкали. Теревант поднял винтовку – и сбросил ее с крыши вниз. Она закрутилась в воздухе и шлепнулась в воду.

– Нет.

– Богохульство, – сказала богиня. Она говорила устами льва, стоящего перед ним, но то была сама Пеш. Все на войне есть Пеш. – Война священна.

– Нет, – снова повторил Теревант. Он закрыл глаза, представляя себя в роще возле родового поместья. И ждал, когда сомкнутся львиные челюсти.

Но богиня тоже оказалась с ним там, в лесу.

– Ты еще не поднял меч, а я уже знала тебя. А как же нет, о, сын Хайта, наследник завоевателей? Велика моя любовь к тебе. Тысячу поколений вы приносили мне жертвы огнем и мечом.