Гарет Ханрахан - Святой из тени [litres]

– Знаешь, когда я получил направление сюда, то подучил историю Гвердона. Военную историю – одну разновидность науки, на которую у меня хватало терпения. Вот что забавно: Гвердон покоряли и прежде, множество раз, но никто из завоевателей здесь так и не достиг процветания. Какой-то несчастливый приз этот город.

Он пожал плечами, потом сжал Тереванту ладони:

– Ну что, брат, дальше я сам?

Старший Эревешич вихрем кружил по небу. Прыжок вынес бы его на пролет виадука, если бы тот стоял. Вместо этого он приземлился на крышу дозорной башни. Обличье боевой святой Пеш возвышалось над ним на сто футов. Она двигалась к воинству, державшему оборону. Святые Хранителей, стрелки с алхимическими ружьями, разномастные ватаги разбойников – и тонкая костяная линия. Отряды Дома Эревешичей не вздрагивали, когда Пеш рычала на них. Не рассыпались, когда ее когти вспарывали склон холма и истребляли дюжину каждым ударом.

Теревант кинулся ей за спину и ткнул мечом. Она прочувствовала его, перекрутилась волчком – с кошачьей быстротой и грацией вопреки великаньим размерам. К нему устремилась огромная лапа, и он ухватился за нее, именно так, как поступил бы Ольтик, левой рукой поймал клок окровавленной шерсти, перемахнул в прыжке, приземляясь на ее длинное предплечье, и всадил меч глубоко в запястье богини.

Божественный ихор брызнул по гвердонским крышам. И ее сверхъестественный взор, и жар от разграбленного, горящего города налетали на воина волна за волной, но он парировал их мечом. Снова прыжок, он вскочил на ее обнаженную грудь, рубанул по ее ключице, потом по горлу. Пеш отшатнулась, ее ступни зацепились за обломки. Она чуть не опрокинулась ничком, но ловко успела опереться – как кошка приземлилась на четыре лапы.

Оставшиеся хайитянские войска бросились вперед. Их командир ввязался в драку, и мертвые ответили. Неусыпные двигались слаженно, как один, идеально дисциплинированные, надежно привитые от сомнений и страха. Стрелки открыли огонь поверх строя, их товарищи даже не дернулись – десятилетиями они сражались бок о бок и знали каждую мысль друг друга. Мертвецы атаковали богиню, взялись рубить ее раненую переднюю лапу, ее оскаленный лик.

Со Священного холма сошли Хранители. Цветы распускались на пепелище, и когда открывался бутон, оттуда вырастала рука, и в каждой руке по гранате. Святые метали копья солнечного света и дротики молний. Пеш ревела от боли, когда праведный огонь язвил ее рыжие бока.

Из Нового города пришла пестрая шайка иноверцев, уродцев, наемников и бандитов. Каменные люди топали по запрудам и швыряли глыбы с развалин. Бойцы по контракту, ветераны Божьей войны в иных землях, крались по разрушенному городу, нападали из засады на божественных чудищ. Беглые святые, спасшиеся с Чуткого, в последний раз вытягивали силу у далеких своих пантеонов, чтобы защитить их приемный дом.

Битва сомкнула ряды, и Пеш приветствовала ее. Это война, а война священна.

Богиня все теснее смыкалась со своей святой. Все больше ее мощи вливалось в смертную точку приложения сил, в это живое оружие.

Теревант наскакивает, вновь и вновь нападает на нее, заставляет пятиться. Шквал ударов Меча Эревешичей оттесняет ее обратно на улицу Сострадания.

Но ее раны затягиваются. Она опять все сильней и сильней.

– Война! – ревет она – и святые Хранителей вспоминают, что Хайт издавна с Гвердоном на ножах.

– Война! – ревет она – и городская стража набрасывается на преступников и незаконных святых. А сами они кидаются друг на друга, все против всех.

– Война! – ревет она – и взгляд ее становится артиллерийским залпом.

– Война! – ревет она – и солнце делается окровавленным сердцем. Она дотягивается и срывает его с неба, погружая город во тьму. Темноту разрывают лишь дульные вспышки да пляшущие языки пламени.

– Война! – ревет она – священна и вековечна.

Карильон ставит каменный корабль на нужный курс. Крыс подвывает и поджигает запал.

От пусковой отдачи трещит каменный киль корабля, и их невероятное судно рассоединяется, разламывается. Распадается. Они летят в воду, но Карильон хорошо плавает. Она выныривает среди мокрых, по-собачьи гребущих упырей и вдруг осознает, что беспрестанное давление на психику от связи с Черными Железными Богами – отныне пропало. Того зова, того невыразимого присутствия, что преследовало ее всю жизнь, заставило покинуть тетин дом в Вельдакре и пуститься в море, – его больше нет. Да, еще остались два Черных Железных Бога, но они заточены в темнице под Новым городом, за толстыми каменными стенами и недремлющей силой Шпата – и неспособны до нее дотянуться.

Она свободна.

Бомба с богом взмыла над городом по дуге. Траектория пронесла ее поверх купола Морского Привоза, над площадью Мужества – в самое сердце старого Гвердона. Карильон наводила прицел вдоль улицы Сострадания, туда и полетела ракета.

Не было взрыва. Никакой ударной волны. Ни ослепительного сияния, ни громогласного сотрясенья.

Ничего вообще.

Аннигиляция.

В свое время историки непременно восстановят события того дня.

Выжившие рассказывали об ошеломительном, сверхъестественном умиротворении. У них не появилось желания бросить оружие или прекратить схватку, просто поступить иначе было, буквально говоря, немыслимым. В тот день война стала в Гвердоне неизвестным понятием. Те, кто пытался продолжить битву, ощутили себя в подавленном ступоре, жалкими и беспомощными, как очень, очень старые люди, забывшие напрочь все шаги какого-то замысловатого действия. Даже если они вспоминали мелодию, танцевать под нее уже не могли.

Когда погибла богиня плодородия из Грены, ее долина потеряла всю свою жизнеспособность, весь плодородный дух. Понемногу животные и травы соседних земель – те, что не были угодны ни одному богу – пробирались туда, обживая окраины.

Подобное случилось и с войною в Гвердоне. Те, кто был в центре удара, не могли даже помыслить о драке. Раненые мирно уходили навсегда, лишенные воли бороться за жизнь. Матерая солдатня становилась кроткой, как новорожденные ягнята. На отдалении воздействие помалу истончалось. Происходили вялые полустычки между гвердонским флотом и остатками кракенов, и уголовники из Нового города, хоть и замирали в нерешительности, все равно готовы были прирезать ради добычи, дай только шанс. Тем не менее многие теряли рассудок – отсутствие части души терзало, как боль в отрубленной конечности.

Захватчики несли извне свое представление о войне, заполняя понятийную пустоту. Среди подкреплений из Хайта бытовала хайитская война, со своими обычаями и твердой как кость дисциплиной. Дозор в Маредоне тоже пока еще помнил, как охранять гвердонские границы и территориальные воды.