Гарет Ханрахан - Святой из тени [litres]

– Умеет он завлекать, не растерял хватку, – молвила Воллер.

Эладоре стало легче на воздухе, подальше от шатра и от матери.

– Соблазнились вступить в промышленные либералы?

– Нет, – ответила та. – Взгляни на толпу. Они пришли не на него, а на Цветочное Благословение. Нет, кто-то за него проголосует, но этот город – не его и никогда его городом не был. Он и сам знает, как глубоко в людях залегла любовь к Хранителям. Город живет ради церкви, а церковь – ради города.

– Любовь? – рассмеялась Эладора. – Скажете еще, что ж-жениться – все равно что запереть невесту в подвале. Хранители веками единолично распоряжались душами гвердонцев! У людей не было выхода, кроме как поклоняться Хранимым богам.

– Они – боги нашего города, деточка. Наши боги, а не страшилища с чужих земель. Они любят нас – почему ж нам нельзя любить их в ответ? – Воллер склонилась вплотную, шепча на ухо сквозь рев толпы. – Тебе-то лучше других известно о том, как они избавили нас от Черных Железных Богов и заслонили от Божьей войны. Вообрази, где бы мы очутились без их благой милости! Ты и вправду считаешь, будто пара алхимических пушек остановит Ишмиру от вторжения?

– И поэтому вы решили, что все должны стать сафидистами? Мы должны оборониться от безумных богов, поэтому давайте подпитаем худшие порывы в наших, прирученных, пока они тоже не обезумеют и не начнут превращать нас в м-мам… в манекены!

Воллер шагнула назад.

– Эладора, деточка, прошу тебя. Угомонись и подумай – я знаю, ты не обделена мозгами. Хранители тебе не враги. Нижние боги, они даже ему не враги. – Она указала на Келкина, который хвастался оборотом торговли с Архипелагом. – Мы все хотим Гвердону добра. Мы все хотим мира – и поскорее закончить этот Кризис. И я первая признаю, что Хранители совершили много ошибок в прошлом, но боги никогда не отвращали от нас свою любовь. Городу нужны его боги.

– Это, – холодно произнесла Эладора, – в точности слова моего дедушки.

– О, бедное, надломленное дитя, – вздохнула Воллер. – Как бессовестно со стороны Эффро гонять тебя по Новому городу, когда ты еще не исцелилась от Кризиса. Тебе нужно немного передохнуть. Съезди домой и…

– Домой, в Вельдакр? К матери? Как же это я там отдохну? – сквозь разум Эладоры пронеслось воспоминание, образ давних лет, когда она была маленькой. Карильон – вечно эта Карильон – своровала из кладовой банку меда и убежала в сарай его есть. Наползли муравьи, привлеченные сладким. Кари увидела, как муравьи поедают капельки меда, и вытряхнула им на землю всю банку. Эладора вспомнила, как муравьи тонули в меду, прихваченные его липкой лаской, умирали от самого желанного. Страшна доброта богов.

Воллер продолжала умолять:

– Эладора, пожалуйста, помоги. Помоги нам вместе с Эффро. Всего лишь…

Ее слова утонули в реве толпы.

– Мой ответ – нет, – сказала Эладора. – Пакта между нами не будет. – Она ждала, что Воллер рассердится, или взмолится передумать, или тактично заметит, что Эладора всего-навсего одна из многих связей между Хранителями и промышленными либералами, и не ей говорить от имени Келкина, не говоря о всей партии. Она ждала, что фальшивый фасад собеседницы треснет, что напускная медовая сладость обернется чем-то жестоким и ледяным.

Вместо этого Воллер взяла ее за руку и проговорила:

– Прошу, удержи его от всяких дурацких закидонов, когда он проиграет. – Она произнесла это со страшной окончательностью, словно поражение Келкина полностью предрешено. Но откуда Воллер могла знать наверняка? До выборов еще недели, по опросам, церковь почти не укрепляет позиций, и даже здесь, в самом сердце Фестиваля Хранителей, народ выкрикивает имя Келкина.

Мать вылила на муравьев ведро воды, и всех их смыло.

Теревант стоял залитый солнцем, чувствовал, как под ногами вращается мир и пытался разгадать смысл ненормальной выходки Даэринта. Вдалеке за ярмаркой гулко ликовали двадцать тысяч людей.

Он залез в карету, вытащил меч из потайного укрытия. Резная рукоять, золотая вставка с родовым полумесяцем и древний металл темного лезвия. По воронению вьется вязь посветлее – при некотором освещении она напоминает цепочку лиц или человекоподобных силуэтов.

По размеру меч больше подходит ему, а не Ольтику. У Тера как раз нужные пропорции для фехтования таким клинком; могучее телосложение Ольтика скорее приспособлено для двуручного монстра. Когда Теревант поднял оружие, оно узнало его. Сила предков потекла на ладони, в плечи, наполнила сердце, пропитала целиком. Проблески памяти о былых днях, о великих сражениях.

Меч не положен ему по праву: наследник – Ольтик. Души предков, обитающие в клинке, могут его отвергнуть. И тогда он не присоединится к ним без дозволения, и когда умрет, душа его останется гнить. Но до тех пор… На миг помрачения он позволил себе помечтать: стать странником, легендарным воином-бродягой, отступником с врагами за плечами, как удар молнии промелькнуть в памяти мира. Меч подарит ему и быстроту, и силу. Клинок сумеет победить и демонов, и богов. Может, ему стать наемником? Брести по колено в крови и золоте, а наместники дюжины городов будут умолять его биться на их стороне. Или героем, который борется против жестоких, извращенных богов, сшибает алтари занебесных чудовищ и предает мечу их жрецов и святых. Среди туч ярятся гневные боги, брызжут ядом и громом, когда он поигрывает лезвием и смеется небу в лицо…

Хороша бы получилась поэма, но так жить – не для него.

Нет, последний жребий был брошен у Эскалинда, и вон оно как обернулось. Некромант, ухаживавший за отцом, произнес тогда: «Ему надо срочно выбрать, в какой из прочих каст умереть». Полезный совет.

Он обернул клинок и выбрался из кареты. На главном поле опять взревела толпа, будто приветствовала его выход. Он отдал честь охране у прохода в павильон. Огляделся, гадая, явился ли сюда Беррик, упорно не отстающий от Лис, но следа коротышки вроде бы не было. Там, у дальней занавеси шатра, стояли Ольтик и Лис. Там же находился и Даэринт, как какой-то страхолюдный священник на венчании. Глаза налились яростью, когда старик заметил Тереванта, несущего меч, но он смолчал.

Ольтик весь в нетерпении, Лис со своей загадочной полуулыбкой – он так любил, когда эта улыбка преломляется смехом. На ней платье для вечернего праздника, после закрытия Фестиваля. Ее красота рвет сердце.

Он шел навстречу Лис. И вместе с тем шел от нее прочь.

После выступления Эладора смотрела, как отбывает Келкин с ближним кругом доверенных соратников. Ей надо было быть с ними, но напор толпы вокруг слишком силен. Она в ловушке людского сборища. На дальнем конце поля взметнулось хоровое песнопение, и все рядом с ней подхватили гимн. Толпа переориентировалась, обращаясь на юг, к алтарю, и Эладоре поневоле пришлось переместиться со всеми. Этот гимн она слышала много раз, песнь-восхваление Матери. Ее четырех духовных ипостасей, по определяющим вехам года. Мать Надежд, Цветов, Скорби и Милосердия.