Розанна Браун - Песнь призраков и руин [litres]

Смирившись, принцесса беспомощно посмотрела на собственные руки. Она могла бы поклясться, что до сих пор чувствует кожей горячую конскую кровь, хоть и мыла их со всем тщанием уже несколько раз. В глазах внезапно защипало, Карина скорее отдалась бы в лапы «бродяг в кустах», чем позволила пролиться хоть одной слезинке. Амината положила свой «трофей» на стол и осторожно приблизилась к хозяйке, протягивая вперед ладонь с эмблемой Водной Сигизии – как бы предлагая мир.

– Зиран не перевернется, если вы хоть немного пожалеете себя.

Карина кивнула. Ее боевой запал иссяк. Угас и всплеск энергии, заставлявшей ее без устали искать значение слова «нкра». Осталось лишь яркое воспоминание о недавних событиях: скрежет разбитой об ограду моста кареты… острая боль в шее, небо и земля, переворачиваясь, меняются местами… душераздирающие вопли «бродяг в кустах», тянущих руки к горлу своей жертвы. Еще – в этом жутком клубке образов призраки с моста пластически сливались с убийцей Пустельги, и картины обоих страшных происшествий единым вихрем носились в голове у девушки.

Амината права. Одно утро Зиран как-нибудь сумеет пережить без Карины. Ну а если не сумеет, она не виновата.

И принцесса покорно уселась на кровати и терпеливо ждала, пока служанка перед сном приведет в порядок ее локоны – заплетет в двухпрядные косички. Комната наполнилась ароматами масел ши и арганового.

– Интересно, кто из нас первой ступит на скользкую почву, я или вы? – спросила вдруг Амината.

– У меня тут часто натирают полы, но никто еще ни разу не поскользнулся.

– Очень смешно. Почему вы ни словом не обмолвились, что награда за Солнцестой – ваша рука и сердце?

Карина резко распахнула глаза. О боги, она совсем забыла. Как будто мало других бед.

– Я сама только вчера узнала. – Формально принцесса даже не солгала.

– И ничего не возразили?

– А что толку? Кто я такая, чтобы оспаривать волю матери?

– Когда вас останавливала чья-то воля? – Амината покачала головой и с силой втерла полоску пахучей помады в очередную прядь. – Видимо, на втором испытании победителям придется наперегонки доставать вам Луну с неба. Вы ведь об этом говорили в ночь Прихода Кометы?

Карина поморщилась. Слух наверняка уже пошел по городу…

Раньше разумелось само собой, что принцесса выйдет за того, кого Пустельга сочтет наиболее перспективным и надежным в геополитических интересах Зирана. Членам царствующего дома не остается ничего, кроме как держать в максимально отдаленных друг от друга отсеках ума и сердца сами мысли о любви и семье, ибо в их случае последняя служит лишь практическим целям.

– Ну а что, если выиграет эта девчонка, Деделе, победительница Огня? Пойдете замуж за нее? – продолжала допытываться Амината.

Карина пожала плечами.

– В историческом прошлом царицы не раз брали себе жен.

– Верно, но они, очевидно, хотели этого, а вы, сколько я знаю, никогда не проявляли интереса к браку с женщиной?

– Добрая жена лучше худого мужа.

Однако Амината невольно затронула важнейшую тему: Обряд Воскрешения непременно требует Сердца Царя – ведь в те времена, когда он составлялся, правили только мужчины. Из-за дурацкой одержимости кеннуанцев патрилинейным престолонаследием Карине теперь придется подстраивать, чтобы победил кто-то из парней, – нельзя рисковать и подсовывать волшебным силам неподходящее по гендерному признаку сердце. Вдруг не сработает? Надо будет как следует проследить за Деделе – единственной девицей, не сошедшей пока с дистанции соревнований. Не дать ей подобраться слишком близко к высшей награде. «Мало мне забот, так еще и эта», – с этой мыслью принцесса опустила наконец голову на подушку и минуту спустя провалилась в такое бездонное, черное забытье, какое вызывают лишь постоянные муки страха за свою жизнь.

– Нет, пташка, с такой реакцией далеко не улетишь.

Карина лежала, сердито уставившись в пыльную землю, а Ханане, возвышаясь над ней во весь рост, звонко смеялась. Дело происходило в саду Пустельги среди раскидистых сосен. Лучи утреннего солнца туманной дымкой окутывали веснушчатое лицо и блестящие серебристые волосы старшей принцессы – на несколько тонов светлее Карининых.

– Так нечестно, ты мухлюешь! – вскричала младшая.

Ханане всегда так поступала, когда они играли в вакаму – свою любимую спортивную игру. Сестра была старше, крупнее, выше ростом и – главное – без всяких угрызений совести прибегала к весьма сомнительным приемам, благодаря которым и побеждала буквально в каждой партии.

– Все мухлюют в этом мире, – наставительно произнесла Ханане, когда Карина наконец поднялась и сделала новый неловкий выпад шестом. – Если все делать абсолютно честно, можно заранее сдаваться: ни за что не одержишь верх.

Одним легким движением она подсекла лодыжкой лодыжку младшенькой и вновь сбила ее с ног. Та потеряла равновесие, но соперница успела подхватить ее «на полпути» и принялась безжалостно щекотать. Раздражение и злость Карины сразу растворились в ее же собственном хохоте – невольном, но оглушительном, до колик в боку. Да и вообще, не умела она дольше секунды сердиться на сестру. На этот веселый, лукавый, игриво-коварный солнечный лучик…

…О боги. Сон. Не более чем сон.

Карине следовало бы усилием воли разбудить себя сразу, но ей очень хотелось позволить этому видению продлиться еще несколько мгновений. И они с Ханане валялись на травяном ковре среди орхидей и пробовали пальцами ног воду в крошечных прудах, где цвели белые лилии. И Ханане всё болтала и болтала, а потом, как это часто бывает во сне, откуда ни возьмись появились вдруг остальные члены семьи. Если бы Карина и не поняла прежде, что грезит, то сейчас бы точно догадалась – не потому, что Баба и Ханане стояли перед ней живые, и не оттого, что таким беззаботным выглядел Фарид, а из-за мамы. Та улыбалась и смеялась, и серебристые волосы свободно струились по ее спине.

Полилась музыка, откуда и в чьем исполнении – неизвестно. И все они танцевали и легонько, как пушинку, как мячик, перебрасывали Карину друг другу в такт мелодии, которую, очевидно, все знали – все, кроме нее. И ей хотелось только, чтобы никогда не кончалось это парение из одних любящих рук в другие… Но вот ее «перенесло» в очередной раз к Ханане, и та что-то уж очень крепко вцепилась в сестру. Добрые карие глаза ее опять заискрились смехом, и она подбросила малышку высоко-высоко в небо.

Сперва Карина лишь упивалась ощущением парения, глядя, как земля уплывает от нее все дальше вниз. Но… пора бы уже законам гравитации дать о себе знать, пора ей начать снижение, а она поднимается все выше, за облака, в верхние слои атмосферы, в мир, знакомый только вольным птицам…