Розанна Браун - Песнь призраков и руин [litres]

Служанка присела на край кровати, Малик порылся в перевернутых сундуках и почти сразу нашел то, что искал. Он протянул нитку и иголку пострадавшей.

– Цвет, к сожалению, не подходит, но зашить можно.

Девушка удивленно уставилась на него:

– Я не умею с этим обращаться.

Что же это за служанка, которая шить не умеет?! Однако время дорого, оно поджимает, а идти по городу в лохмотьях и правда невозможно.

– Ну ладно, наверное… короче, если не возражаешь, давай я сделаю, – запинаясь, пробормотал Малик, указав на разорванное платье.

Девушка кивнула. Он соединил края материи, опустился на колени и под тяжелым взглядом странной девицы (он так и чувствовал на себе этот взгляд) принялся чинить ее наряд. Парень изо всех сил старался не дотрагиваться до самой «клиентки», но, учитывая их вынужденную физическую близость, это оказалось невозможным. При каждом прикосновении в низу его живота начинал пульсировать словно бы сгусток нервной энергии, заставляя бедного «портного» неловко ежиться. Метка , в свою очередь, как бешеная, металась по груди Малика.

– Ты же из благородных, кто тебя шить научил? – поинтересовалась девушка.

Голос у нее был низкий и приятный, какой-то успокаивающий. Почему-то он навевал воспоминания о мерном барабанном бое перед началом гриотского сказания.

Уголок Маликова рта дернулся кверху.

– А ты из служивых, но тебя не научили?

Она просто, от души рассмеялась. Лже-Адиль украдкой посмотрел ей в лицо из-под ресниц, но сразу опустил глаза, когда их взоры встретились. Кроме родственниц, он, считай, близко не общался ни с одной особой женского пола, а от редких исключений остались воспоминания самые унизительные. Остается надеяться, что паническая атака, случившаяся на глазах этой девицы, со стороны не выглядела так позорно, как изнутри.

Малик шил споро, пальцы сохранили мышечную память с тех времен, когда ему приходилось чинить одежду для всей семьи, пока остальные работали в поле. Звуки облавы с улицы стали приглушенными, словно грозные события происходили где-то очень далеко, и он вдруг вспомнил о парнях, с которыми так драматически расстался в трактире. Наверное, Дрисс и Тунде давно уже в Лазурном саду. Малику тоже надо бы поторопиться, не то его отсутствие вызовет подозрения.

Девушка снова поморщилась и принялась тереть виски. Малик поднял взгляд:

– Голова болит?

– Она у меня вечно болит.

– Верблюжью шерсть пробовала?

Дождем! Вот чем она пахнет. Дождем, зеленью, рыхлой землей – всем тем, чего он не знал с тех пор, как оставил Обуре. Где же она умудрилась найти все это посреди бесплодной пустыни?

– Обвиваешь голову косичкой верблюжьей шерсти – и боль проходит. По крайней мере, притупляется, – пояснил он.

– Верблюжьей шерсти? – Она вскинула бровь.

– Точно говорю. Мой дед страдал страшными мигренями всю жизнь. А потом стал повязывать такую косичку – и как рукой сняло…

Малик осекся, внутренне выругав себя за то, что выболтал даже такую толику правды. Старинная богатая семья приглашала бы ученых лекарей, а не прибегала к таким деревенским методам борьбы с недугами.

– Верблюжья шерсть, значит. – Девушка задумалась. – Ты зашиваешь платья, раздаешь медицинские рекомендации… Да кто ты такой вообще?

– Тот, кому здесь не место, – отвечал Малик.

Он уже почти добрался до верхнего края разрыва. Теперь приходилось прилагать особенно много усилий, чтобы не думать о насыщенно-смуглом великолепии девичьей кожи в миллиметрах от кончиков его пальцев.

– А ты кто такая?

– Мне здесь тоже совсем не место.

Эта служанка держалась так непринужденно, так уверенно, словно весь мир существовал для нее одной. Словно он – ковровая дорожка под ее ногами. От навязчивого желания узнать ее имя у Малика даже голова закружилась, но он понимал: даже если спросить напрямую, настоящего имени она ему не откроет.

Вместо этого вопроса парень задал другой:

– Почему ты меня вытащила оттуда, с площади?

Девушка переступила с ноги на ногу, и Маликовы пальцы снова на мгновение ощутили прохладу ее бедра. Он вспыхнул. А она, казалось, даже ничего не заметила.

– Не так давно один мой знакомый… сильно пострадал. А я ничего не смогла сделать. Не хочу… Я больше никогда не стану просто стоять и смотреть, как кто-то другой страдает.

Малик находился так близко, что отчетливо видел, как при дыхании вздымается ее грудь, но не знал, что ответить, чтобы не разрушить странную волшебную связь, установившуюся каким-то образом между ними.

– Вот скажи, – девушка вроде бы обратилась к Малику, но ему показалось, что говорит она с кем-то невидимым, – если кто-то, кого ты любишь, нуждается в твоей помощи, но ты знаешь, что помочь ему можно только таким способом, за который этот кто-то тебя потом возненавидит… ты станешь помогать?

– Несомненно, – без раздумий отозвался он.

– Даже если тебя потом никогда не простят?

– Даже если никогда не простят. Даже если проклянут на всю оставшуюся жизнь. – Оставалось сделать буквально несколько стежков. Малик сосредоточился, чтобы выходило идеально ровно. – Я считаю: для спасения любимых все средства хороши.

На кончике пальца проступила алая капля. Спазм острой боли пронзил все тело. Малик всегда управлялся с иголкой ловко, никогда ему не доводилось уколоться, а уж при такой легкой портняжной операции, как эта!.. Юноша сунул большой палец в рот – отсосать кровь – и снова метнул взгляд на «служанку».

– Ты чего дрожишь? – шепотом спросила та.

Неужели он дрожит? Даже не обратил внимания. Но на сей раз панической атаки не последовало. Буря в мозгу утихла, не начавшись. Рядом с этой девицей отчего-то ощущается такое… спокойствие. Умиротворение.

Малик собирался что-то ответить, но его собеседница вдруг повернулась к окну.

– Слышишь?

Парень осекся и прислушался.

– Ничего не слышу.

– Вот именно. Облава, похоже, окончена.

Мир снаружи был тих и печален. Лишь разбросанные по мостовым вещи и битые стекла окон свидетельствовали о происшествии. Малик и служанка осторожно петляли между ними, навострив уши на случай, если город в этот час окажется все-таки не таким пустынным, каким казался. А вот и темный народец вернулся, гурьбой следует за Маликом – впрочем, на более почтительном расстоянии, чем обычно, – и злобно шипит всякий раз, когда девушка (невольно, разумеется) глянет в их сторону.

Странная парочка обогнула Речной рынок, где как минимум каждая пятая палатка оказалась изодрана или снесена. Повсюду бродили и с плачем звали пропавших родных сбитые с толку дети, а те из взрослых, кому посчастливилось пережить облаву целыми и невредимыми, со страхом пятились, завидев незнакомцев.