Алексей Калинин - Война кланов. Охотник 1 [litres самиздат]

Ненавижу!

Следователя кладут на тент, который вытащил и раскинул на траве водитель. Голубев слабо подергивается. Сержант отирает бледное лицо мокрым платком, слушает пульс на запястье. Водила с другим милиционером курят в сторонке.

Я смог оглядеться. Ого! Оказывается, мы выехали за город и встали за Китово. Вечер опустился на землю, покрыл деревья и кусты оранжевым светом.

По сторонам дороги высится лес, весь в теплых красках, манящий и родной. Зеленые ели переплетаются с багряно-золотыми березами и желтыми кустами. Под лучами вечернего солнца деревья словно выступают на модном показе.

Изнутри леса кричит свобода, воздух влажно пахнет грибами и мхом. Лес манит и завораживает, а из темной глубины идет необъяснимый зов. Перед глазами пролетает образ мохнатой лапы, сдирающей дерн с земли. Опять возникает ощущение взгляда, как из тонированных стекол черного джипа. Но на сей раз не злобный и ненавидящий, а наоборот, манящий и завлекающий, будто зовущий к ужину крик мамы. Меня снова тянет невидимая веревочка. Тащит в лес, как до этого тянуло в Шую…

Но в этот раз я могу спокойно делать шаг назад. Второй и третий…

– Эй, ты куда направился? А ну залезь в машину! – прапорщик щелчком откидывает в сторону окурок.

Бычок пролетает по широкой дуге и падает в придорожную канаву, коротко пшикнув напоследок. Я и не заметил, как отошел к другому краю дороги. Хрипло каркает в стороне угольно-черный ворон. Его блестящие глазки оглядывали группу людей, костистые ноги нервно переступают по рыхлой земле.

– Надень на пацана браслеты, пусть в машине покукует. О, смотри, и Саныч очухивается. Крепкий он все же мужик, если после такого разряда уже приходит в норму, – сержант ещё раз смачивает платок из пластиковой бутылки и отирает лицо следователя.

– Я после шокера раньше включаюсь, так что не такой уж он и крепкий, – замечает прапорщик и вытаскивает из-за пояса наручники.

Холодные тонкие браслеты туго стягивают мои запястья. Мелькает шальная мысль – смогут ли милиционеры надеть эти игрушки на ручищи Вячеслава? Зов из леса стихает.

– Ага, от обычных шокеров, но у меня тесть – инженер-электронщик. Вот он и прибавил моей игрушке немного мощности. С червонца килоджоулей поднял до сороковника – на полчаса гарантировано расслабление и пускание слюней. Толковый он мужик, если бы не бухал ещё, – сплевывает сержант.

Голубев открывает здоровый глаз и ошалело оглядывается по сторонам. Милиционер заталкивает меня в «Уазик». Водитель тоже залезает со своей стороны, посматривает в зеркало заднего вида.

– Куда же ты полез, молодой? По-хорошему же предупреждали. Девок тебе мало, что ли? – сочувственно говорит он, кивая на обочину, где поднимают следователя.

– Так получилось. Куда мы теперь? – спрашиваю я, разбитые губы не очень располагают к беседе.

– В СИЗО, куда же ещё. Посидишь там, пока все не прояснится, или пока последний гопник не выйдет из комы, – произносит водитель и вытаскивает из пачки сигарету. – Не куришь?

Я отрицательно мотаю головой. Смотрю на следователя, как тот сидит на грязном тенте и материт неосторожного сержанта за «сюрприз».

– Почему последний? Их же трое в реанимации, – говорю я пониженным тоном, чтобы не услышали на улице.

– Кто-то отключил им в больнице аппарат искусственного дыхания. Списали на неаккуратность персонала, кажется, кого-то уволили. А этого смогли откачать, но сейчас находится в коме. Наши ребята дежурят у палаты, как возле мавзолея на Красной площади.

– Ничего себе. Ну и дела.

– Ладно, тихо тебе – вон Саныча ведут.

Распахивается дверца и, на сидение рядом сажают бледного следователя. Тот кидает на меня злой взгляд, но молчит. Я тоже не пытаюсь завязать разговор.

Ещё двое умерли, осталась последняя надежда на выжившего отморозка. Евгений не мог на меня всё повесить – не верю, это всё вранье следователя!

Полчаса монотонной езды и мы приехали в Иваново. Никогда не любил областной центр – хмурый он какой-то, тревожный, хотя ему и присвоено красивое звание «города невест».

Непонятное волнение возникало всегда, даже когда большой компанией гуляли по серым улицам. Вроде бы и веселились, и смеялись, но гнетущее чувство тревоги не оставляло во время прогулки ни на миг. Какая-то опасность таилась в большом городе, заставляла беспокойно оглядываться назад, противно чесались лопатки, словно предчувствуя удар в спину.

Машина проезжает по городу, мы подкатываем к серому высокому забору, поверху которого змеилась колючая проволока. Слева от коричнево-грязных ворот вылезает небольшое кирпичное строение КПП. Из-за забора выглядывает побеленное четырехэтажное здание с гостеприимными решетками на окнах. Два человека с автоматами курят у железных ворот. Водитель останавливается, извлекает из бардачка сверток и выходит из машины. Он скрывается за железной дверью пропускного пункта.

– Саныч, когда пойдем оформлять клиента?

– Прапорщик, сиди на месте, там всё договорено.

Вскоре возвращается водитель. Без свертка в руках. Как-то обычно, обыденно, словно не в первый раз. И почему я не удивился? Сходил, отдал, вернулся – будто за хлебушком до магазина сносился.

– Все нормально, можете заводить.

– Пошли, – рычит Голубев, и дергает меня за руку.

Осенний вечер разливает по небу темную синеву. Территория вокруг освещается мощными фонарями, наверно, так светло не бывает и днем. Курящие охранники пялятся на нас безразличными взглядами, приветствуют Голубева. Вряд ли он был здесь редким гостем.

– Подожди в машине, дальше я сам! – командует следователь сержанту и кивает одному из охранников.

Тот внимательно осматривает меня и открывает скрипучую железную дверь. За ней оказывается ещё одна. Писк электронного замка и мы внутри. Запах хлорки мешается с застарелым табачным дымом. Как же тут неуютно и мрачно. Серые стены, широкие щиты с инструкциями и приказами, затертая плитка на полу. Тягостное зрелище, удручающее и давящее. Слева комната за толстым стеклом, там маячит одутловатое лицо дежурного.

– Привет, Серега, мы к Васильичу.

– С этим? – дежурный лениво кивает на меня.

– Я же сказал – мы. Хотя, пускай он тут у тебя постоит немного.

Я молчу. Дежурный нажимает на кнопку, и ещё одна решетчатая дверь открывается, поглотив следователя.

– За что тебя? – дежурный явно скучает.

– А это так важно?

Жестоко ломит тело, кровь из рассеченной брови свернулась коркой и мешает моргать. Заведенные за спину руки немеют от наручников. Впереди маячит мрачная неизвестность, известная лишь через призму кинофильмов, да услышанная из рассказов отсидевших знакомых. Нет никакого желания общаться.