Лаура Кнайдль - Шёпот магии [litres]

– Понимаю, – пробормотал Рид. Он сжал губы и, как будто только сейчас до него начало доходить, что тут реально происходило, медленно, почти благоговейно обвел взглядом стеллажи вокруг нас.

Я молча следила за ним и пыталась оценить его реакцию, но быстро сдалась. Рида невозможно прочесть. Помимо прочего, он любил меня удивлять. Я совершенно не рассчитывала, что он так спокойно воспримет существование магии, за исключением тошноты, которая, впрочем, была больше вызвана моей кровью, чем магией. Кстати, я вообще извинилась перед ним за это?

– Как ты стала Архивариусом? – спросил Рид.

– Семейное дело, – произнесла я, слегка улыбнувшись, и предложила продолжить разговор наверху за чашкой чая.

– И ты правда слышишь, как шепчет магия? – задал вопрос Рид, после того как я провела ему экспресс-курс по знаниям Архивариусов.

– Да, – ответила я. Мы уютно устроились на моей постели, наши кружки с чаем опустели, а за жалюзи на окне всходило солнце, рисуя сетки на стене.

– И о чем говорит магия?

– Цитирует все песни группы «Metallica».

Рид легонько ткнул меня локтем в бок.

– Серьезно.

– Понятия не имею. Шепот больше похож на какое-то неразборчивое бормотание.

– Тебя это не раздражает? Постоянное бормотание в ушах?

Я повернула голову к Риду.

– Не знаю, тебя раздражает видеть цвета?

– Нет.

– Вот и ответ. С магией то же самое. По-другому у меня никогда не было, я слышу это с рождения. Ее шепот всегда был и никогда не стихнет.

– В этом есть смысл, – медленно проговорил Рид и задумчиво поднял взгляд к потолку. Он продолжал молчать, и, не произнося больше ни слова, мы лежали бок о бок, погруженные каждый в свои мысли, и любовались игрой солнечных лучей на рассвете.

Боль в животе, появившаяся, когда я решила рассказать ему правду, пропала. Я понимала, что неправильно было заговаривать с ним о магии. Он не Посвященный, но это такое невероятно приятное чувство – больше не быть обязанной хранить секрет. И тем не менее я опасалась последствий своего решения. Возможно, из-за него меня и не исключат из рядов Архивариусов, все-таки нас слишком мало. Однако родители вновь увидят в этом злоупотребление их доверием, еще один повод отобрать у меня Архив. Но об этом мне думать пока не хотелось. Буду разбираться со всеми катастрофами по очереди, и сначала надо найти Таро.

– Знаешь, что мне кажется? – наконец спросил Рид, нарушая тишину.

Я покосилась на него:

– Что?

– Что зеркало пыталось показать мне мой самый большой страх, но у него не получилось. Когда я на него взглянул, стекло полностью затуманилось, как если смотришь сквозь очень грязное окно.

– Магия зеркала довольно сильна, а у твоего иммунитета, наверное, есть границы. Мы же не знаем.

– Возможно, – сказал Рид. Голос его звучал отстраненно. – Или дело в том, что я не испытываю страха.

– Не говори ерунду. Каждый человек чего-нибудь боится.

– А я – нет.

Я хмыкнула:

– Вот только не надо разыгрывать из себя крутого мачо, я в курсе, что у тебя доброе сердце.

– Нет, я абсолютно серьезно. – Он сел и посмотрел на меня. – Мне не страшно, потому что в этом мире нет ничего, чего я должен был бы бояться. Если смотреть на вещи трезво, я и так живу в собственном ночном кошмаре. У меня нет крыши над головой, я на мели, безработный и совершенно один. Родственники бросили меня на произвол судьбы, родители и сестра мертвы, и даже сердце у меня уже однажды останавливалось. Ну и что страшнее, чем реальность, могло показать мне зеркало?

От слов Рида у меня сжался желудок. Я и сама догадывалась, что его родителей нет в живых, но слышать, как он говорил это так прямо, – это нечто совсем другое. Его одиночество разбивало мне сердце, однако Риду стоило знать, что больше он не одинок. Теперь у него есть я, и после всего, что я ему доверила, в ближайшее время это не изменится.

– Расскажи мне, что тогда произошло.

– Уверена? Это неприятная история.

– Мне все равно. Это твоя история, и я хочу ее услышать.

– Ладно, – произнес Рид. Он заговорил не сразу, а сперва сделал глубокий вдох, словно должен был подготовиться к этому разговору.

– Восемь лет назад мы вместе с родителями и моей младшей сестрой Джейн поехали отдыхать в Англию, в город Ридинг. Им это казалось чертовски забавным, а мне – очень глупым, но я был четырнадцатилеткой, слишком крутым для этого мира, и хотел как можно меньше времени проводить со своей семьей, которой стеснялся. Я мечтал, чтобы они просто исчезли и оставили меня в покое, и мое желание исполнилось.

Его кадык нервно дернулся, Рид провел языком по губам, потому что они пересохли. А я не отваживалась даже шевельнуться, боясь прервать его рассказ.

– Какой-то заблудившийся турист вылез на встречную полосу. Папа вывернул руль, чтобы уйти от столкновения. И не заметил склон у дороги. Наша машина катилась вниз, пока не врезалась в дерево. Родители и Джейн погибли на месте. Меня довезли до больницы, и там у меня остановилось сердце.

В словах Рида звучала такая тоска, от которой шел мороз по коже и кровь стыла в жилах. Потому что это не просто тоска мальчика по его семье, а сожаление, что он не соединился с ними после смерти.

Я открыла рот, чтобы утешить и поддержать Рида, но не находила слов. Потому что никакой добрый совет, никакие соболезнования и никакие убеждения на свете не вернут ему то, что он потерял. И верить, что он начнет меньше желать собственной смерти только из-за того, что я его пожалею, было бы наивно.

– Какое-то время я пролежал в искусственной коме, а когда очнулся, мне сообщили, что родители и Джейн погибли. Я не плакал и отказывался это принимать. И днями напролет ждал, что они войдут в дверь моей палаты и скажут, что так хотели преподать мне урок. Естественно, они не пришли, и меня выписали.

Тяжело сглотнув, я нащупала ладонь Рида, чтобы дать ему понять, что я рядом. Наши пальцы переплелись, и у него на губах появилась еле заметная грустная улыбка, когда он взглянул на меня. В глазах у него блестели слезы, и у меня тоже сжималось горло.

– Ни у мамы, ни у папы не было братьев или сестер, а в живых оставалась только моя бабушка со стороны отца. Она взяла меня к себе, но пару месяцев спустя умерла. Мне действительно тяжело пришлось. Она была моей последней родственницей, поэтому я оказался на попечении государства. Недолго пожил в детском доме, пока меня не стали переводить из одной приемной семьи в другую. Я начал прогуливать школу, устраивать драки, влезать в чужие дома и не упускал ни единого шанса учинить новые неприятности, так как по-другому не мог справиться со своим гневом. Небольшие деньги, которые получил в наследство от родителей, я промотал и спустил на разные таблетки, чтобы быть крутым.