Алексей Кондратенко - Катрина: Реквием ангела, исповедь демона

— Пойдем, — она взяла меня за руку и теперь неспешно повела вверх по ступеням на закрытую занавесом сцену.

Тускло освещенный зрительный зал остался пуст. И он раскидывался прямо перед нами. На сцене разливалась темнота, сюда больше не светили прожекторы. Из-за кулис слышались звуки работы. Должно быть, складывали декорации. Я повернулся к Катрине, остановившейся в стороне и смотрящей на меня с любопытством.

— Что ты об этом скажешь? — спросила она.

— О том, что мы стоим на сцене в театре, и нас в любой момент могут обнаружить служащие? — уточнил я. — Театр скоро закроется на ночь, и мы останемся здесь одни. Совсем одни.

— Именно, — улыбнувшись, медленно кивнула наемница.

— Так значит вот зачем мы сюда пришли? Не ради «Вальпургиевой ночи», а ради нашей ночи? Ночи здесь, в театре?

— Что может быть лучше, не правда ли?

— Ты раньше так делала?

— Нет, Марк, никогда прежде, — сказала она, подходя ближе.

— Это всё на тебя так не похоже…

— Ты меня ещё так мало знаешь.

— Помоги мне узнать тебя.

— Не испугаешься ли ты мира по ту сторону моих глаз?

— Мне больше нечего бояться. С тобой больше нет темноты.

В зале что-то скрипнуло. Двери левого выхода открылись. В груди у меня сжалось. Не медля, мы поспешили спрятаться за занавесом. Юркнув под тяжелую плотную материю, Катрина скрылась в темноте первой, а я за ней. Во мне вскипал азарт. Я начинал понимать Катрину.

— Ты что-нибудь видишь? — шепотом спросил её я.

— Я вижу все. Здесь так красиво, Марк!

— Ты серьезно?

— А я часто шучу? — раздался ироничный шепот прямо у меня возле уха.

— Что ты видишь, Катрина?

— Удивительное пространство, простирающееся вперед ровно настолько же, насколько длинна сцена, и высокое настолько, насколько высоко уходят громадные своды потолка. Это похоже на старый лес с ровными высокими деревьями. Идеальное место, чтобы спрятаться.

В зрительном зале раздались звуки работы, зазвучали голоса уборщиц.

Мы продолжили свое маленькое путешествие. По-прежнему в темноте, я ориентировался на тихие шаги Катрины, и следовал за ней, а потом наткнулся на что-то перегораживающее путь.

— Это внутренний занавес, — объяснила Катрина. — Смелее.

Через пару метров вновь возник ещё один занавес.

— Сколько их тут?

— На внутренние занавесы прикрепляют полотна с декорациями, чтобы потом достаточно было просто поднять занавес и начать новый акт, так удобнее быстро сменять обстановку на сцене, — рассказала Катрина. — Но путь уже свободен.

Мы оказались в огромной комнате. Заставленное реквизитом, лесами, лестницами, металлическими каркасами декораций, штангами для вешалок с костюмами помещение оказалось лишь немногим меньше зрительного зала. На стене с выходами тускло горела лампочка.

Катрина отпустила мою руку и прошла вперед, туда, где стоял бутафорский королевский трон с высокой спинкой. Роскошное черное платье на её точеной фигуре контрастно выделялось на фоне окружающей нас бутафории.

Это был не её трон. Сама ночь уготовала ей иной престол.

— Ты хотел знать обо мне всё?

— Да.

Она подошла совсем близко и остановилась напротив меня:

— Это твой шанс. Но, будь осторожен. Некоторые ответы способны омрачить этот славный вечер.

— Я хочу разделить твои тревоги и радости. Хочу, чтобы ты впустила меня в свое сердце.

— Красивые слова.

— И не только слова. То, что я чувствую, тоже красиво. Дни, что мы провели в разлуке, я томился при мысли, что никогда тебя не увижу. Так позволь мне, наконец, постичь, кто такая Катрина Вэллкат.

— Ну что ж, как пожелаешь, Марк. Пойдем, осмотримся. А я меж тем начну свой рассказ.

Мы неспешно двинулись через декорации «Вальпургиевой ночи», и я заслушался её мелодичным голосом, оттененным нотками сербского произношения. Но слова её были страшны:

— Давным-давно, когда мир ещё не знал ни поэзии лорда Байрона, ни Французской Революции, в Оттоманской империи родилась я. 25 марта 1717 года. Как и всех детей лордоков, меня одолевала мучительная болезнь наподобие вашей порфирии и в десятки раз жесточе ее. Я видела дни и солнце. Я жила, мое сердце билось. Но наследие Лордока в моей крови с годами лишь крепло и постепенно отбирало у меня жизнь. Родители по всей Европе пугали своих детей темнотой, а великий лорд-маршал и его жена приучали меня бояться света. К двадцати двум годам всё живое было изгнано из меня, как предначертано всем нам по праву рождения. 17 сентября 1739 жизнь покинула дочь лорда-маршала Зана Вэллката. Это было мучительно и одиноко. С тех пор я слуга темницы вечной, что не падет, пока заходит солнце. Я стала той, от кого произошли те, кого вы называете вампирами. Лордоком. — Катрина взглянула на меня. Её лицо покрыла вуаль грусти. — Дневной свет стал обжигать мою кожу, а людские хвори перестали мне грозить. Эпохи понеслись в стремительном потоке. И темная бездна предстоящей вечности распахнула предо мной свои врата. Но я запомнила солнечный свет на всю жизнь так отчетливо, чтобы этих воспоминаний хватило на предстоящие века ночного мрака, что пролетели как один взмах ресниц. Я бы хотела однажды вновь увидеть солнце и залитый его лучами день. Теперь ты знаешь мой секрет, милый Марк. Но мои чаяния не освобождают меня от моей сути. То, кто я, предопределяет мои деяния. И деяния мои злы.

— Нет, — поспешил возразить я. — Я видел других лордоков. Но разве ты на них похожа!

Катрина нетерпеливо отвернулась и отошла от меня.

— Глядя на ластящегося льва, забываешь ли ты, что он может разорвать человека в одно мгновение? — спросила она в темноту. — Мы вместе, Марк, и потому на тебе большая ответственность. Я не хочу потерять тебя из-за твоей наивности. Не позволяй этому лицу, — плавным, исполненным грацией, жестом она указала на себя, — и этому телу заставить тебя утратить рассудок. Я бы очень хотела, чтобы тебя не коснулись те угрозы и темные тайны, что я несу в себе. Не стоит игнорировать желание, которое я испытала, глядя на тебя уже не в первый раз. Жажду.

Я взметнул на неё ошеломленный взгляд.

— А ты как думал? — повернулась она и угрожающе начала двигаться в мою сторону. — Думаешь, ты возбуждал желание выпить твою кровь только у той белокурой обращенной из клуба «Валлахия»? Нет. Я тоже попускала такое вожделение. Голод сильнее разума. И однажды утоленный он извечно возвращается. Ты видел меня сегодня в ложе! Видел, как я смотрела на того молодого человека. Не с похотью, но с похотливой жаждою! — в её голосе проступало всё больше нажима, чудовищного мрачного торжества. — Ну, скажи, тебе это понравилось? Усладило взор или испугало?

— Раздосадовало. Я испытал чувства, которые не хочу больше ощущать, — безрадостно признал я.