Алексей Кондратенко - Катрина: Реквием ангела, исповедь демона

— Что ты сделала? — испугался он.

Катрина задохнулась, глотая слезы.

— Я не смогла нас спасти. У меня не хватило сил.

Мой страх пропал — плечом к плечу с тобой

Я брошу вызов моему столетью.

Фридрих Шиллер

За оконными рамами светлело бирюзовое небо. На востоке облака тронула золотистая краска. Солнце близилось.

Катрина стояла у зашторенного окна в сумрачной гостиной, отодвинув рукой штору. Я рассматривал все складки её белой старомодной блузы со шнуровкой на рукавах от самого плеча и широким вырезом. В таких национальных блузах, должно быть, в прошлом ходили юные красавицы на Балканах. Глубокие светотени подчеркивали изящество и красоту изгибов тела Катрины. Блики скользили по черной коже её современных брюк на бедрах, что невероятно красиво подходили к белой блузе. А вокруг неё теплился полумрак комнаты и рассветное сияние от окна.

Мы молчали. Я — потому что ждал, когда заговорит Катрина. А она… Тут я терялся в догадках. Её не было несколько дней. За это время я перебрал в уме тысячи причин её внезапного исчезновения.

— Пожалуйста, отойди от окна. Уже утро, — опять попросил я, беспокоясь за Катрину. — Ты можешь пострадать от солнечных лучей.

Она не ответила и никак не отреагировала. В комнате становилось всё светлее. Я всё больше беспокоился за дорогую мне Катрину. Конверт в моих руках тоже не давал мне покоя. Катрина сказала, чтобы я не открывал его. Но, чувствую, то, что было в нем, предназначалось мне .

Впрочем, это не важно по сравнению с состоянием Катрины. Такой обеспокоенной я видел её впервые. Тишина первого зимнего утра довлела над моим сердцем. Темная бездвижная фигура наемницы осталась непоколебимой. Она пугающе неотрывно смотрела в светлеющее небо. Мне начинало казаться, что произошло нечто ужасное. Только, что?

Наконец она отошла от окна, задернув штору, и посмотрела на меня блеснувшими во мраке глазам. И вот, она заговорила. Её слова прозвучали как окончательный приговор:

— Мы уезжаем. Навсегда. У тебя есть время проститься с родными. Мы покинем эти края в ближайшие дни. Конечно же, если ты по-прежнему желаешь быть со мной.

В замешательстве и удивлении я отложил конверт.

— Конечно, желаю, — горячно выпалил я. — Катрина, я хотел поговорить с тобой об этом. Мысль уехать из Калининграда зародилась, когда буря ваших разборок с иллюминатами[1] улеглась, и я вернулся к осколкам своей жизни. Тогда я думал, что больше никогда не увижу тебя. И мысль уехать стала актуальной вновь после встречи с Джаредом, когда я осознал, что твое окружение не оставит нас в покое.

Катрина стремительно подошла ко мне. Беззвучно, грациозно. И взяла мои руки в свои. Её пробивала предрассветная дрожь. Природа лордока чувствовала восход солнца. И это добавляло заразительной тревожности её словам:

— Не только мое окружение. Ты должен помочь мне убежать от себя. Мы будем жить в красивом месте, где нас не станут искать подобные мне. Но мы не можем оставлять всё так, как есть. Нам не дадут покоя. Раз я вернулась, мы уезжаем. Навсегда.

— Раз ты вернулась? — растерянно повторил я, пугаясь допустить, что могло быть иначе. — Катрина, скажи мне, что случилось? Ты исчезла на несколько дней. И вот ты приходишь, плачешь, молчишь, а теперь говоришь, что нам нужно уехать. Что произошло?

Я ищуще заглядывал в бесконечную синеву её глаз. Разглядывая черточки теней на роговицах, стремящиеся от бездонных зрачков. Запоминая это мгновение и неповторимый узор любимых глаз.

— Я всё просчитала, — ответила она. — Теперь это единственный выход. В противном случае может выйти что-то нехорошее.

Последние слова Катрина произнесла так горько и проникновенно. Я знал, в чем дело. Её отец. Взгляд Катрины говорил больше, чем могли бы рассказать слова.

— Когда именно мы уезжаем?

— Сразу после Поминального бала в доме Виктора. Это ночь 8 декабря, когда все кланы съедутся оплакать гибель его жены и почтить память остальных павших бессмертных. Я появлюсь там, чтобы обмануть их и солгать о нас с тобой. У нас будет предостаточно времени, чтобы затеряться. Дни. Месяцы. Может быть, годы. Сначала пойдут лишь слухи. Триумвират постарается замолчать весть о том, что их наемница сбежала. Пройдет немало времени прежде, чем стражи почувствуют необходимость действовать, чтобы сохранить свою репутацию. Есть большая вероятность, что за мое бегство Триумвират захочет судить меня. Как только они убедятся в том, что я не возвращусь. Будут разбирать каждый мой шаг, выискивая преступления, совершенные якобы против них. Они сделают всё, чтобы запятнать мое имя. Будут разбрасываться бранью в мой адрес. Их хула не уязвит меня, потому что каждая их ложь и хула будут возведены мною в похвалу. Мой отец отвернется от меня первым, а я обращу свои глаза к тебе, любимый. Любовь мне оправдание и прибежище. Они проклянут меня, а я уже проклята, как и они все. А если же кто к нам приблизится, тотчас падет от моей руки. На нашей стороне не будет света, но я встану против тьмы.

— Месяцы… может быть годы, — повторил я. Не нравилось мне всё это. Я ищуще заглянул в бесконечную синеву её глаз. — А потом?

— Мгновение правит вечностью. Посмотрим, что будет потом. Сейчас важно остудить гнев моего отца, чтобы ничто не помешало нам уехать.

— Что ж, ладно. Тогда так и поступим.

Рассвело.

Голубовато-зеленый полумрак утра отступил. Комнаты преобразились. Я привык к глубокой дневной тени, царившей в моей квартире, и теперь, когда за окнами рассвело, мне всё казалось светлым и ярким даже при закрытых шторах.

Катрина заснула на кровати в спальне, укрытой бронзовым полусветом, свободно разложив руки вдоль тела. Я не мог сдержать ласковой улыбки, глядя на неё. Но меня поразило само мгновение, когда она погрузилась в сон: Катрина вдруг выдохнула, словно бы умерев, как выдыхают свой последний выдох умирающие. И мне стало жаль мою любимую.

Сам я сна не находил. С чашкой крепкого кофе я рассматривал залитую солнцем улицу, отодвинув рукой штору в кухне. На тротуаре возле перекрестка безмятежно играли дети. Земля высохла. От снега не осталось и следа.

Предвкушение скорого отъезда наполнило меня энергией и приподнятым настроением. Я точно знал, будущее простирается передо мной и Катриной, давая возможность взять судьбу в свои руки.

План убежать от всех с женщиной, которую любишь — воспетое искусством безумство. И свидетельство того, что я вновь живу. Я четко понимал, что это не романтическое приключение, а необходимое условие нашей безопасности. Но осознание рисков и угроз давно потеряло былую остроту. Страх возможных угроз таял в тени событий настоящих, навсегда разделивших мою жизнь пополам. В прошлое уходил и страх. Будущее я оставил только для светлой надежды.