Ольга Денисова - Одинокий путник

– Я должен видеть князя, – посмотрев на воеводу сверху вниз, сказал архидиакон.

Но ответил ему не Путята.

– Я здесь, отец Дамиан, – раздался из темноты скрипучий голос, – я ждал тебя.

Князь, одетый в соболью шубу до пят, в расшитой золотом шапке, выступил вперед, и двое воинов держали над ним факелы, словно желали осветить его богатый парадный наряд, столь неподходящий для позднего зимнего вечера.

– Я просил тебя о помощи, князь, и, говорят, ты изловил беглеца, который обокрал обитель.

– И что ты хочешь? – спросил Златояр, гордо задрав подбородок.

– Я хочу получить обещанное.

– Я обещал выдать тебе злодея и вора, разве не так? Злодея и вора, Дамиан.

– Да, – кивнул архидиакон, не понимая, к чему клонит князь.

– Злодея и вора, а не певца и не волхва.

– Какого волхва, Златояр? О чем ты говоришь?

Но князь не услышал его:

– Я поклялся, и ты должен помнить мою клятву – никогда больше не выдавать церкви врагов вашей веры. С меня довольно одного предательства, одного несмываемого пятна на честном имени воина. Я больше двадцати лет не сплю ночами, слыша предсмертный крик Велемира, или ты не знал об этом?

– Знал, знал, – пробормотал Дамиан, – об этом все знают. Но причем тут вор и злодей, которого я просил изловить?

После злосчастной истории с сожжением двух волхвов, отца и сына, князь действительно принародно поклялся не вмешиваться в духовные дела церковников. Дамиан тогда был молод, но случай этот помнил хорошо, тем более что во время мора, который случился два года назад, Пустынь обращалась к Златояру за помощью, но получила категоричный отказ.

– Не прикидывайся наивным, Дамиан. Или ты не знаешь, что вор и злодей, которого ты ловишь – внук Велемира, Олег?

– Ты что-то путаешь, князь… – пробормотал Дамиан, – это певчий, бывший приютский воспитанник, я знал его с детства, его зовут…

Архидиакон осекся. Лешек. Лешек – заблудшая душа. Алексий… Олег? Да этого просто не может быть!

– Он сам сказал тебе об этом? – вымученно усмехнулся он.

– Нет. Я увидел это в его глазах. Его сходство с Велемиром не вызывает сомнений.

– Князь, мне неважно, чей он внук, – взяв себя в руки, продолжил Дамиан, все еще не оправившись от изумления, – он обокрал обитель, он унес священную реликвию Пустыни, и кем бы ни были его предки, он от этого не перестал быть вором! Надеюсь, ты обыскал его?

– Нет, – князь покачал высоко поднятой головой, – и я не верю, что юноше, обладающему даром, многократно превосходящим дар его деда, понадобится священная реликвия церкви. Волхвы не нуждаются в церковной утвари, даже очень дорогой. Этот мальчик, задайся он такой целью, сможет через несколько лет купить Пустынь с потрохами. Так что ты лжешь мне, Дамиан.

Несолоно хлебавши и скрежеща зубами покинул Дамиан княжеский двор, и тут же послал гонцов в обе стороны: на Выгу, осматривать людей князя – ведь Златояр мог переодеть беглеца, выдать ему грамоту, посадить в княжеские сани. Или оставить у себя в тереме, что тоже не исключено. Только взять приступом двор князя Дамиан не надеялся. Второй же гонец поехал в Пустынь, к авве, доложить, что послушник Алексий вовсе не тот, за кого себя выдавал.

Боясь опоздать, архидиакон не рискнул заночевать на постоялом дворе. Теперь важно добраться до Невзора раньше певчего, иначе… А что «иначе»? Он уйдет вместе с волхвом? Не уйдет. Идти им некуда. И волхв, в отличие от мальчишки, хорошо это понимает. Волхв понимает многое, а главное – он стар. Это ерунда, будто старики не боятся смерти. Боятся, еще как! Гораздо сильней молодых. И чем меньше им остается жить, тем сильней они за жизнь цепляются.

Олег… Внук Велемира… Это никак не укладывалось у Дамиана в голове. Сын безмужней нищенки, никчемный, трусливый, слабосильный – внук знаменитого волхва? Но как легко он обвел отцов обители вокруг пальца! Почему все легко согласились с Паисием, когда он захотел оставить его в хоре? Почему не приняли во внимание, что мальчишка двенадцать лет прожил у колдуна? Поверили колдуну? Да никто колдуну не поверил, хотя тот и старался.

Да потому что голос его хотелось слушать снова и снова! Божий дар, значит? Никакой это, оказывается, не божий дар, а наследство Велемира. А авва так надеялся, что, если не кристалл, то этот чарующий голос привлечет людей в его сети, как пламя свечи привлекает мотыльков.

Авва… Интересно, что теперь скажет авва? Дамиан злорадно скривил лицо: ловец человеков! Слава Андрея Первозванного не дает игумену покоя! Архидиакон вдруг осекся – он по-своему презирал авву, но только не за это… Это Паисий подобен Андрею Первозванному, со своей любовью к Богу, со своими проповедями, которые никого, кроме послушника Луки, за всю историю монастыря в объятья Иисуса не толкнули. Авва не такой, красивые сказки о Боге – не для него. Авва вылеплен из того же теста, что и Дамиан, он обеими ногами стоит на земле, романтика чужда ему еще более, чем архидиакону. Он слишком умен, слишком трезв, слишком практичен. Вера – не его стезя, его путь – знание, логика, холодный расчет.

Дамиан всегда подозревал, что игуменом управляет какая-то идея – чересчур прямолинейно он вел обитель к непонятной цели и легко мог вычленить верное решение из десятка возможных. И только во время мора Дамиан начал догадываться, что движет аввой – авва был ловцом душ, он служил Богу напрямую, минуя ханжеские препоны Писания, минуя церковную иерархию, минуя то, что обычно называют «верой». Авва не верил, авва знал, что Богу нужно. Знал слишком конкретно, чтобы распыляться на остальное. Миропомазание – исповедь – причастие – погребение. Вот четыре вехи, которые приведут душу к Богу, а уж куда – в рай ли, в ад – это вопрос, который должен заботить Паисия.

Тогда, во время мора, Дамиана напугала эта мысль – мысли о Боге обычно не тревожили его, он жил так, будто ни Бога, ни Страшного суда не существовало вовсе. Покаяться он бы всегда успел, так зачем отравлять себе жизнь с начала и до конца? Но когда понял, что покаяния в цепочке, выстроенной аввой, нет, насторожился и испугался, почувствовал себя бараном, ведомым на заклание. Ведь исповедь и покаяние – вещи суть совершенно разные, ему ли, выходцу из приюта, этого не знать! Но потом Дамиан снова успокоился, принял идею аввы как должное, и решил до поры до времени не задаваться этим вопросом – умирать он пока не собирался.

И ведь в Никольскую авва приехал, чтобы причастить слободских, ждал, что Дамиан спровоцирует бунт, а потом начнет его усмирять!

Хуже не было для целей аввы колдунов и волхвов. Дамиан помнил, как еще во время мора авва потихоньку начал ненавидеть колдуна. Он, в отличие от иеромонахов, не кричал об этом, и геенну огненную колдуну не пророчил, но Дамиан видел, как кривится его лицо, и загораются глаза при упоминании бесчинств, творимых проклятым язычником. Архидиакон не раз и не два докладывал авве о кристалле, о том, что тот может излечить любую болезнь, но авва неизменно отмахивался – пост, воздержание и молитва, говорил он, вот лучшее лекарство от болезней. И если Господь посылает болезнь смертельную – то все в его руках. Разумеется, для ловца душ кристалл – только помеха на этом поприще. Но во время мора авва побоялся злить паству, а потом история с кристаллом как-то забылась, колдун продолжал пользовать монахов, и вспомнили о нем только при строительстве церквей в Пельском торге и окрестных деревнях.