Марина Дяченко - У зла нет власти

— Пора спать, — изрекла Эльвира тоном Снежной королевы. — В эти страшные дни каждый заботится о себе, маг дороги… Прощай.

Над рекой собирался туман. Мои следы на берегу оборвались: я взлетела с разбега, сильно оттолкнувшись от песка мокрой кроссовкой. Надо было найти Максимилиана с книгой, запиской и семечками. Может быть, принц Александр что-то скрывает… Может, он и Оберона помнит. Оснований для такого подозрения было ноль, но мне очень хотелось хоть за что-нибудь зацепиться.

Проклятый алхимик всё не шёл у меня из головы. Зачем подменять младенцев в колыбели? Ещё понимаю, если какая-нибудь кикимора подкладывает своего заморыша, чтобы его кормили. Но вот так просто брать — и менять детей мирами?

И ещё мне вдруг вспомнилась женщина с тряпичным драконом на коленях. Кто она такая и что это за мир? Почему я туда попала? И какой у неё был странный голос, когда она сказала: «Это не Королевство»…

Я летела над рекой, стараясь держаться выше тумана. С тех пор как меня чуть не прикончила Туманная Бабища, я эту серую мокрую вату терпеть не могу. Мне мерещились крики… или где-то кричали на самом деле? Туман обманывал моё ночное зрение, я решила, что подо мной уже берег, и спустилась слишком резко. Зачерпнула воды кроссовкой, от неожиданности дёрнулась, потеряла равновесие и шлёпнулась в воду. Сразу погрузилась по горло — вода была холодная, одежда на мне намокла и потянула вниз, и ещё посох в руках — я не решалась его выпустить… Вдруг река взяла меня, будто большой ладонью, и, устроив поудобнее, понесла вниз.

В разных местах мне приходилось купаться, и в озере, и в ручье, и в море, — но никогда никакая вода не казалась такой упругой, ловкой и совершенно домашней. Меня не тащило, не сносило — просто несло, аккуратно, удобно, я могла бы разлечься и руки за голову закинуть — клянусь, вода по своей воле не попала бы ни в глаза, ни в нос! Мимо проплыл высокий берег… Снова сменился пологим… Река несла меня от замка — к порту, мимо городских строений, мимо пустых избушек рыбаков…

— Ланс, — прошептала я.

Река чуть качнула меня, будто в гамаке.

— Ланс, ты ведь помнишь Оберона?!

Река снова качнула меня.

— Помоги мне! Помоги, я опять не знаю, что делать! Что делать, если его забыл даже Уйма? Даже Александр! Даже Гарольд сказал мне, что я выдумала Оберона, чтобы было, на что надеяться!

Река чуть замедлила движение. Впереди показался берег — пологий песчаный пляж между двумя пристанями.

«Я был великим магом и великим воином, — мог бы сказать Ланс. — Но теперь я всего лишь река…»

— Разлейся! Останови Саранчу!

Ответа не было. Он будет бороться, поняла я, но Саранча переправится всё равно; кроме того, чтобы взять замок, не надо перебираться через реку…

Берег приближался. Ланс не может мне помочь, он река…

Он великий воин.

«Попроси великого воина, давно оставившего мир живых, доверить тебе Швею — и, если твои помыслы достойны, маг, ты получишь искомое».

Я всё-таки хлебнула воды — по своей собственной вине. И закашлялась. Помыслы-то мои достойны, и некромантией я сроду не занималась. Но в прошлом у меня была история, которую, если строго судить, вполне можно счесть предательством. Когда я поддалась на уговоры Александра и Эльвиры, согласилась помочь им обрести своё королевство, а в результате в опасности оказались жизни Оберона и всех его подданных. Тогда-то Ланс и погиб — в бою, защищая своих…

И что же — теперь я попрошу у Ланса Швею?

Можно сказать, что я не хотела никого предавать, всему виной козни Туманной Бабищи, Ланс простил меня, как простил Оберон… Любой подлец всегда придумает себе тысячу отговорок.

Река тихо качнула меня. Под ногами обнаружилось твёрдое песчаное дно. Оступаясь, стряхивая воду с посоха, я выбралась на берег.

— Спасибо, Ланс. Я обещаю тебе…

Я хотела сказать ему: «Буду искать Оберона, пока не найду», — но язык не повернулся. В этот момент я совсем не была уверена, что найду короля.

— Спасибо, Ланс. Я хотела сказать…

Откуда-то донеслись крики. Туман приглушал их. Драка в порту? Уйма?!

— Ланс, — я опустилась перед рекой на колени, коснулась ладонью воды. — На всякий случай прощай… Маги не всесильны… Но я буду очень-очень стараться.

Плеснула волна. Светлая тень мелькнула на дне, будто большая рыба, и осталась лежать. Я протянула руку — и нащупала что-то твёрдое под водой.

Волна отхлынула.

Передо мной на песке лежал меч, очень длинный и узкий, с отверстием, похожим на игольное ушко, возле самого острия.

Людоеды взбунтовались.

Шатёр, в котором днём принимал меня Уйма, пылал. Я пришла в ужас — но тут же, в свете пламени, увидела моего друга, огромного, волосатого, вооружённого кривым тесаком, теснящего сразу троих соплеменников, полуголых и дико ревущих. На моих глазах он опрокинул одного и отшвырнул второго, но тут к нему подобрались сзади и огрели палкой по лохматой голове. Уйма зашатался, его враги бросились на него, как шакалы, я вскинула посох, двигаясь страшно медленно, неповоротливо, будто воздух вокруг сгустился… Но раньше, чем я успела пробиться к Уйме на помощь, откуда-то сверху вдруг скакнула тонкая фигурка в развевающейся накидке, и заблестел, описывая круги, топор на длинной ручке.

Людоеды попятились, снова сомкнули круг. Уйма стоял на одном колене, мотая головой, по лицу его текла кровь. Его защитник танцевал, вспарывая ночь вертящимся топором, и в боевой рёв людоедов вдруг вмешался тонкий, разъярённый визг:

— Назад, гиены, жирные бебрики!

Мои глаза отказывались верить очевидному — это была Филумена, явившаяся на помощь мужу. Ревел огонь и звенела сталь: каждый воин, оставшийся верным Уйме, сражался с парой-тройкой противников, и только принцесса-стерва, капризная негодяйка, стояла одна с топором против десятка озверевших дикарей.

— Женщина! — завопил предводитель бунтовщиков. — Мясо!

И добавил что-то неразборчиво на людоедском наречии. Нападающие вскинули клинки, дубины, крючья, секиры и разом кинулись на Филумену; Уйма, взревев, поднялся, как медведь, на дыбы и встретил их напор своим кривым тесаком. Топор Филумены перерубил напополам шипастую дубину; всё это длилось секунд десять, и я наконец сумела преодолеть те пятьдесят шагов, которые нас разделяли.

— Уйма!

Мой посох выплюнул шар огня. Затрещали, дымясь, курчавые волосы на голых людоедских спинах. Пробивая себе посохом дорогу, я добралась до Уймы и Филумены — оба оскаленные, лохматые, с налитыми кровью глазами, они казались братом и сестрой.

— Привет, маг дороги! — прохрипел Уйма, говоря на вдохе, как обычно. — Прости, у нас неубрано, учу короедов, жритраву!

Голова у него была разбита, и кровь текла по виску, заливая поросшую щетиной щёку. Он пошатывался, но держался уверенно.