Мария Капшина - О верности крыс

Добравшись до своего кабинета, Ортар первым делом взял со стола кувшин с водой и напился прямо из него, не озаботившись поисками чашки. Стоял у окна некоторое время, покачивая в руках холодный, чуть влажный от испарины кувшин и слушая, как переливается в нём вода. Общение с отцами города он истово ненавидел. Отцы города твёрдо знали, что их пытаются обдурить, и не менее твёрдо были намерены этого не допустить. Поэтому любые прямо высказанные предложения принимали в штыки, вынуждая Ортара затевать вокруг них пляски с бубенцами, напусканием тумана и сложными расшаркиваниями. Расшаркивания, поклоны и витиеватые фразы действовали на отцов города магически, лишали всякой воли к сопротивлению, и после их можно было вести куда угодно, хоть топить в выгребной яме, ни один баран не заметит.

На Ортара пляски с бубенцами действовали иначе. Ортар от них делался зол, как хал с палёной шерстью, сбегал вот потом в кабинет, выставлял голову из окна в вечерний ветер и тоскливо думал о южной границе, где хоть не надо говорить десять слов, когда хватит одного. Своих прикрываешь, чужих режешь — благодать!

За окном был задний двор ратуши, ворота в этот двор и часть улицы. В воротах никак не могли разъехаться карета с гербом дома Батта и неприглядного вида телега с дровами. Кучер Батты не хотел пропускать вперёд истопника, а истопник уже въехал в ворота и не мог развернуться, чтоб освободить дорогу — в результате они сцепились осями, и вот уже с четверть часа тщетно пытались расцепиться. Баттовские лошади нетерпеливо переступали тонкими ногами, зло отфыркивались от прохожих, а под ногами у них клубилась пыль, золотясь в закатном солнце, и гуляла откормленная пятнистая кошка, которая уворачивалась от копыт с видом ленивым и оскорблённым. Дворня суетилась вокруг, больше мешая друг другу, чем помогая расцепить оси. Кучер и истопник размахивали руками и громогласно поминали всех Вечных поштучно и в непристойных комбинациях. Лошадка истопника флегматично жевала соломенную крышу приземистого сарая слева от ворот.

Ортар поставил кувшин и пошёл обратно к столу, заваленному несколькими небрежными стопками бумаги. Верхние листы стопок приветливо махали ему углами на сквозняке. Ортар сел, неприязненно глядя на них.

В первое время он считал своей худшей проблемой баронский титул…

Нет, само по себе личное дворянство — вещь во многих отношениях полезная, и не только потому, что даёт право ездить верхом по центральным столичным улицам и красить ворота в синий цвет.

Дав наёмнику титул "нок Эгзаан", Её щедрое Величество не учла, что такой титул описывает Эгзаан как частное земельное владение новоявленного барона. Отказаться от титула сразу же, оскорбить императрицу в присутствии пары десятков дворян из высшего имперского света, стало бы самоубийством. Поэтому Ортар титул принял, понимая, что это немногим лучше. Разница в том, что отказавшегося казнили бы за неуважение к императрице, а принявший рисковал захлебнуться в волне народного гнева и оскорблённого самолюбия: вольные жители вольного города Эгзаан вполне буквально могли бы порвать в клочья за один только намёк. Если б дотянулись, они с радостью порвали бы и императрицу — пришлую, какую-то имперскую тварь, которая возомнила, что может распоряжаться свободными кадарскими городами!

Некоторое время Ортар безрадостно ждал, пока новости дойдут до побережья, и из Раада туда не спешил, почти всерьёз подумывая тишком удрать обратно в Белую пустыню. Тем временем Расс нашёл простой и очевидный выход: взять какую-нибудь деревню Муходохловку, переименовать в посёлок Эгзаан и подарить впридачу к титулу. Пару прошений и одну аудиенцию спустя Ортар стал счастливым обладателем трёх дворов и прилегающих угодий где-то на окраине Тэнского леса, и вздохнул с облегчением. Ненадолго: чем дальше, тем больше он увязал в многоярусной системе эгзаанских родов и гильдий, и начинал понимать, почему торговые города побережья всегда приглашали иностранцев на некоторые городские должности вроде судьи. В этих краях каждый кому-то приходился либо родственником, либо согильдейцем, либо врагом… Да только иноземность помогала мало: любой посторонний с пугающей скоростью обрастал связями, обязательствами, долгами, должниками, врагами, друзьями и родственниками. Большая часть старого Ортарова отряда уже укоренилась здесь. Станно с неожиданной лёгкостью врос в городскую канцелярию и уже как минимум дважды вслух задумывался о женитьбе.

Ортар и сам чувствовал себя в городе своим, хотя временами здорово скучал по простоте и чёткости правил игры на границе.

Расс ездил на границу в конце весны — начале лета: по южной окраине городских земель гуляла особенно удачливая банда гартаоэ, своими силами с ней там не справлялись, и Расс отправился разбираться. Разослал людей вдоль границы, выждал, пока пьяные и радостные гартаоэ потащат и погонят добычу домой, и перед одним прекрасным рассветом перебил всех, сам не потеряв ни одного человека. Вернулся в город бодрый, отдохнувший и довольный жизнью…

Ортар хмыкнул и взял верхний лист из первой попавшейся стопки.

Тидзана о-Кайле

2291, 26 день 5 луны Ппд

Кааго

Тидзо уезжала в Раад, и вернулась в Сойге на конец осени и зимние праздники. По поводу последнего отец был сильно недоволен, но у них с матерью явно намечался очередной пик шпионских игр, так что недовольство вышло у отца смазанным. Птица этим охотно воспользовалась. Помимо прочего, она была рада поводу смыться из дома накануне: до того, как дом накалится, как полуденная пустыня под конец лета, и в сухом, прокаленном до звона воздухе начнут летать ядовитые остроты и изящно завуалированные взаимные оскорбления. Тидзо иногда подозревала, что родители странным образом получают от этих боевых действий удовольствие. Она удовольствия точно не получала, потому твёрдо намеревалась обратно в Раад не спешить.

Кааго в преддверии зимы пустел и делался ещё сумрачней и холодней обычного. Летом яркое солнце, плющ и дикий виноград расцвечивали камень и оживляли место; осенью золотые волны травы били в основание замка прибоем, и садовые деревья сыпали мёдом, медью и ржавчиной. Зимой трава лежала блеклая и мёртвая, снег падал в грязь и почти сразу же таял, добавляя слякоти. Небо висело над холмами и предгорьями тяжёлое и грязно-серое, как старая вата из дазаранских стёганых халатов. В пасмурные дни Тидзо думала, что серыми герцогов ол Каехо могли назвать когда-то за цвет зимнего Сойге. Серое небо, серый камень, серая вода Керры, серая прошлогодняя трава, голые деревья, пустые дворики замка, раскисшие дороги… Снег если не таял сразу, то лежал клочьями, тоже серый и ноздреватый. Большую часть табунов угоняли к югу, и Тидзо то и дело ловила себя на чувстве, что в пейзаже чего-то не хватает.