Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

Моори смотрел на Аскера, не в силах вымолвить ни слова. Из оцепенения его вырвал крик Сфалиона:

— Ну что же вы, господин Моори?! Наводите аппарат!

Моори кинулся к Лагреаду, завертел все ручки сразу, и в воздухе тут же возник вибрирующий пучок света, вскоре превратившийся в луч, волшебный синий луч с лиловым свечением по краям.

Моори завертел Лагреад, посылая луч то направо, то налево, разя врагов, которые в неописуемом ужасе метались между деревьями, натыкаясь на повозки и от страха не видя ничего кругом себя. Эстеане же, сохраняя полный боевой порядок, медленно отступали к холму, стараясь держаться плотной кучей, чтобы Моори случайно никого не задел.

Жалкие остатки вражеской армии разбежались по кустам, пытаясь скрыться от всесжигающего луча, но он доставал их и там, с легкостью подпаливая мокрое дерево и превращая в пепел даже жидкую грязь под ногами.

Вдруг Сфалион, наблюдавший за работой луча с чувством отстраненности и благоговения, хлопнул себя по лбу, словно очнувшись, и заорал:

— Захватите в плен короля Рисгеира! Слышите, кто-нибудь, немедленно, пока он не убежал!

Перед ним появился Лагастер. Одно его плечо было перевязано куском материи, отодранным от плаща, но в целом он твердо держался на ногах и смотрелся молодцом.

— Поручите это дело мне, господин Сфалион, — сказал он.

— С удовольствием, господин Лагастер, — сказал Сфалион. — Берите с собой отряд и поезжайте.

Лагастер кликнул своих молодцов, и они ускакали в степь. Моори пропалил им лучом дорогу, чтобы ни один степной падальщик не мог их задержать.

Едва ли не до самого рассвета Лагреад разил врагов. Когда небосвод начал светлеть, от огромной армии осталось от силы три сотни испуганных, обессиленных солдат, которые успели унести ноги и теперь бродили по степи, не зная, куда податься.

Победа была полной и безоговорочной. Теперь несколько лет подряд можно было не опасаться, что Эсторее будут грозить с востока.

Моори удовлетворенно оглядел выжженную равнину, на которой больше не осталось ни одного дерева, и вытер взопревший лоб. Солнце вставало над Сайролом. Он развернул зеркала Лагреада, погасив луч, и подошел к Аскеру.

— Лио, все кончено, — сказал он, одной рукой прикоснувшись к плечу Аскера, а другой загораживая глаза от невыносимого сияния.

Аскер открыл глаза и встряхнул головой.

— Что, уже все? — спросил он, поднимаясь с колен.

Черная пустыня к югу от холма говорила сама за себя.

— Эрл, по-моему, мы победили, — сказал Аскер. Он еще не совсем верил в то, что произошло.

— Мы и в самом деле победили, Лио, — кивнул Моори.

Аскер посмотрел с высоты холма на собравшиеся внизу остатки эсторейского войска. На душе у него сразу сделалось прескверно и засосало под ложечкой: все, чего он так опасался, — неприятие, страх, полная изоляция, — возможно, ждало его внизу, в лице этих солдат.

Солдаты смотрели на Аскера и молчали. Аскер с трепетом ждал, когда они произнесут свои первые слова, и был почти уверен, что это будут потоки проклятий. Молчание затягивалось, повисло над побоищем звенящей тишиной, пока Аскер не почувствовал, что его нервы готовы лопнуть.

И тут один солдат сложил руки и опустился на колени, прямо в грязь. Вся армия последовала его примеру, и только Сфалион остался стоять, даже в такую минуту не забыв, что он все-таки главнокомандующий. Никто не проронил ни звука, но это было уже совсем другое молчание.

«Значит, не изгой, а икона», — подумал Аскер. Он воздел руки вверх и закричал:

— Господа, мы победили! В это трудно поверить, но это так!

Его голос разнесся над полем битвы, и вся армия разом взорвалась приветственными криками в его адрес.

Сфалион, сорвавшись с места, подскочил к повозке и протянул Аскеру руку, чтобы тому было удобнее слезать с козел. Аскер, ни о чем не подозревая, оперся на эту руку. Тогда Сфалион взял его за локоть другой руки и снял с повозки точно так, как это сделала Терайн, помогая ему выйти из лодки в королевском парке в Агаджарайне.

Моори в ужасе прикрыл глаза рукой, думая только о том, чтобы такое безрассудное поведение маршала не повредило репутации Аскера. Аскер, в свою очередь, сделал вид, что смущен, но теперь ему было все равно: живому божеству позволены и не такие вещи. Сейчас его гораздо больше беспокоила судьба Терайн.

— Господин Сфалион, прошу вас, поднимите армию с колен, — сказал он. — Негоже солдатам армии-победительницы становиться на колени перед кем бы то ни было, кроме короля.

Моори тихонько ахнул в кулачок: Аскер прозрачно намекал на то, что, раз ему уже воздали почести, достойные короля, то теперь уже никуда не денешься.

Воины поднялись с колен, но не по причине внезапно взыгравшего в них чувства собственного достоинства, а потому, что Аскер попросил их об этом.

— И еще, господин Сфалион, — сказал Аскер. — Я хотел бы как можно скорее попасть в Болор. Не найдется ли у вас для меня берке, поскольку мой уже в Болоре?

— О да, конечно! — засуетился Сфалион. — Вы возьмете такого берке, какого пожелаете, господин Аскер! Я дам вам эскорт в сорок восемь всадников.

— Эскорт в сорок восемь всадников? — переспросил Аскер.

Сфалион покрылся холодным потом: он подумал, что Аскера мог оскорбить такой недостаточный размер эскорта.

— Шестьдесят всадников! — быстро поправился он.

— Шестьдесят! — Аскер расхохотался. — Любезный господин Сфалион, ваше рвение вполне понятно, но мне не нужно никакого эскорта. Я и сам за себя неплохо постою.

И, оставив Сфалиона гадать о размерах оскорбления, которое тот, несмотря на все свое рвение, все же ухитрился ему нанести, Аскер отправился выбирать себе берке. Моори поспешил за ним, и когда берке был выбран, они, не мешкая, вскочили в седла и поскакали на юго-запад.

Когда они отъехали достаточно далеко, Моори сказал:

— Лио, ты настоящий герой. Не знаю, смог бы я пожертвовать своей силой для общей победы, или нет.

— Смог бы, — вздохнул Аскер, — причем без колебаний. А вот я долго не мог решиться, хотя многих ужасов войны можно было избежать. Я слабовольный, капризный неженка, который боится решительных шагов и огласки… По крайней мере, у меня осталась капля мужества, чтобы признать это, и это меня, как всякого приверженца полумер, успокаивает.

— Лио, ты знаешь, только что у меня отлегло от сердца, — сообщил Моори.

— Да ну? Твой друг признается тебе в своих пороках, и это тебя радует?

— В какой-то мере — да. Для меня совершенно очевидно, что ты на себя беззастенчиво клевещешь, но если тебе это доставляет удовольствие, — а я вижу, что доставляет, — то пожалуйста. Это значит, что ты по-прежнему трезво смотришь на вещи и не дашь славе развратить тебя, как это происходит со многими.