Ирина Ивахненко - Заря над Скаргиаром

— Неужели я дал повод к таким опасениям?

— Еще как дал! Ты прямо смешал с грязью Сфалиона, когда он предложил тебе эскорт… хи-хи-хи… нет, только подумать — в шестьдесят всадников! — Моори вытер слезы, выступившие на глазах от смеха. — Это же уму непостижимо! С такой помпой не возят даже короля!

— Его вообще никуда не возят, — напомнил ему Аскер. — Он как родился в Виреон-Зоре, так в нем и умрет, не побывав даже за околицей Паорелы. Кстати, хорошо, что мы про него вспомнили: у меня к нему должок.

— Какой еще должок?

— А ты не помнишь, как он послал меня с этими деньгами для сайрольских князей, как будто я — простой курьер? О, Лио Фархан Аскер — это дикий зверь, который надевает ошейник только по доброй воле! С сегодняшнего дня, Эрл, ты перестанешь меня узнавать, потому что я намерен сыграть в Великого Аскера, Чье Сияние Затмевает Солнце. Смотри, не опозорь меня какими-нибудь поступками, недостойными Лучшего Друга Великого Аскера.

— Не беспокойся, Лио. Мне тоже хочется попасть в сагу или в поэму, и я буду вести себя так надменно, как только позволит мне моя совесть.

Аргеленский военачальник Аргас Гебир осаждал Пилор уже две недели. Под Фенестрой тоже стояли войска Аргелена, но там осада началась позже, да и перспектив было больше. Но Пилор считался одной из самых неприступных крепостей во всем Скаргиаре, наравне с Дзоорейном в Гедрайне, где кругом лежали солончаковые степи и воздух был так сух, что плевок испарялся на лету, и Валиравиной, стоявшей в самом сердце гор среди пропастей и ущелий. Гебир был убежден, что для Пилора две недели — не срок и что осаждать его можно целых полгода, а то и больше. С суши к крепости можно было подступиться только по узкому каменному мостику без перил, где в ряд могло проехать не больше трех всадников, а за тем мостом, как он слышал, находился еще каменный мешок с отверстиями в стенах, и каждого, кто попытался бы туда сунуться, утыкали бы стрелами, как подушку для булавок. С моря же Пилор окружали подводные скалы, острые, как ножи, и любой корабль неминуемо разбился бы о них.

По всему выходило, что в Пилор можно было попасть только с воздуха.

Но Рамас Эргереб, посылая Гебира на эту войну, сказал ему, что они попадут в Пилор, когда придет время. И вот Гебир уже две недели торчал под Пилором, ожидая, когда же предсказание Эргереба исполнится.

А в Пилоре комендант Равалль преспокойно поглядывал на аргеленцев с высоты своих крепостных стен и ожидал только одного: когда наступят морозы. Было начало кутвине, но все указывало на то, что зима в этом году будет ранняя. Сначала задуют западные ветры, а потом Гуаранский пролив скует льдом, и армия Аргелена окажется отрезанной от своих тылов. Для этого надо подождать всего полтора месяца. Но, конечно же, Гебир не дурак и не допустит такого оборота событий, а для этого им придется убираться отсюда еще в середине вендвине.

Так думал Равалль. Он мог позволить себе так думать: в Пилоре было припасов месяца на четыре с лишком, и за неприступность вверенной ему королем твердыни комендант мог ручаться головой.

Но его беспокоило другое: эсторейская армия на востоке терпела поражение за поражением. Вести из Сайрола доходили сюда с опозданием на двое суток, и каждый раз, получая очередное письмо, Равалль гадал, как же обстоят дела на восточном фронте на самом деле. С тех пор, как Сфалион прислал ему три тысячи воинов подмоги, дела у него шли из рук вон плохо. Буистанцы теснили их на север… Куда это их заведет?

Вечерело. Равалль грелся у камина, протянув ноги к самому огню, и изучал очередное послание с восточных границ, пересланное ему из Паорелы. Оно было датировано пятым кутвине, и там говорилось о том, что вражеская армия загнала эстеан почти что в самый Глерин.

«Вот подлые степные падальщики!» — в сердцах подумал Равалль.

Его раздумья прервал стук в дверь. Дверь открылась, и в дверном проеме показалась голова офицера, дежурившего в этот вечер на крепостном валу.

— Господин Равалль, важные сведения, — сообщил тот.

— Заходите, Рооглор, — кивнул Равалль.

Офицер зашел в комнату и вытащил из кармана какую-то бумажку.

— Господин Равалль, — начал он, — один из дозорных, дежуривших со стороны моря, заметил внизу рыбака из местных на плоскодонке. Рыбак подплыл почти к самой стене и стал кричать, что у него для вас есть записка. Мы спустили ему веревку, и он передал нам это послание. Вот оно.

Офицер подал Раваллю бумажку. Комендант развернул ее и прочел:

« Господин Равалль!

Написать вам меня побудило жгучее желание защитить интересы нашей славной Эстореи. К сожалению, в результате роковых для меня событий я был отстранен королем от своей должности, но я всегда верой и правдой служил Эсторее и ставил ее интересы выше любых других.

Как вам известно, новости с восточного фронта идут к нам с опозданием. В последнем письме, полученном оттуда, говорится, что наша армия приперта к Глерину, но вам, вероятно, неизвестен дальнейший ход событий. По некоторым личным каналам мне стало известно, что в ночь с пятого на шестое кутвине буистанская армия наголову разбила эстеан, которых гедры покинули в самый ответственный момент. Более того, мне стало известно, что король Рисгеир находится в тайном сговоре с Аргеленом относительно ведения военных действий, и они действуют согласованно.

Следовательно, после нашего поражения на востоке Аргелен активизирует свои действия на западе. Пилору и Фенестре грозит гораздо большая опасность, чем кажется на первый взгляд.

Со всем этим я обратился к королю Аолану. Он выслушал меня и нашел мои соображения правдивыми и не лишенными основания. Его милость была настолько велика, что он дал мне возможность оправдать в глазах всего света мое прежнее недостойное поведение и делом доказать мою преданность Эсторее. Король дал мне приказ, согласно которому я с пятьюстами добровольцами, отобранными мною лично, поступаю в ваше распоряжение, дабы оказать вам содействие в обороне Пилора. Сегодня на закате я и мои воины подплывем в лодках под западную стену Пилора, и если на то будет ваша воля, вы поднимете нас на веревочных лестницах наверх.

Королевский приказ будет предъявлен вам тогда же.

С уважением,

Прочитав письмо, Равалль крепко призадумался. Для него лично кредит доверия к Дервиалису был исчерпан в тот момент, когда он узнал о смерти Аскера, которая, по счастью, оказалась мнимой. Дальнейшие безумства Дервиалиса вызывали у него лишь сочувственное покачивание головой: мол, чего же еще можно от него ожидать? А теперь это письмо… Оно выдержано в тоне крайней почтительности, да и остальное в нем говорит о том, что Дервиалис взялся за ум. Что же кроется за этим письмом на самом деле?