Марина Броницкая - Я не Поттер!

— Если хочешь, я попытаюсь его переубедить.

— А?! — я вынырнул из глубин памяти Грейнджер, остановившись на восьмидесятой странице руководства по щадящей эксплуатации домовых эльфов. — Нет!!!

— Да ладно, я просто предложила… — насупилась девчонка. — Не сильно то и хотелось!

Она встала и подошла ко мне вплотную.

— Теперь ты отдашь мне маховик?

— Конечно… — я улыбнулся и почему‑то дунул ей на нос. — Когда‑нибудь обязательно отдам.

Гермиона выпрыгнула из кресла, словно ошпаренная и достала платок, чтобы вытереть пострадавшую от меня часть тела. Ей было противно и страшно, а именно этого я и добивался.

— Это нечестно!

— Я расскажу Уизли, насколько честна с ними ты. Вот тогда и посмотрим, кто из нас больше правду любит… — тихо говорил я, направляясь ко входу в спальни. — Люпин, значит, к рыжим прибился, да? Я еще могу и в министерство письмо написать, раз сама ты его виновным не считаешь… как думаешь, Артур обрадуется?

Гермиона Грейнджер совершила очередной поворот в моей судьбе, сыграла в ней важную роль. Но даже через сто лет, какой‑нибудь потомок какого‑нибудь Финнигана, подыхая в Азкабане и помыслить не сможет, что во всех его бедах повинна давным–давно покойная, а при жизни заносчивая и самоуверенная отличница факультета Грифиндор, побоявшаяся гнева своего декана…

* * *

Чай или тыквенный сок? А если сок не подействует? Пить ли мне чай? Не вызовет ли подозрения такая странная жажда в дождливое сырое утро? И где Уизли?! Может, они еще ничего не подлили и мне стоит есть помедленнее? А если уже подлили, то с помощью какого домовика им удалась такая дерзость?

Отец посматривает на меня с нескрываемым беспокойством, переживает. Остается только догадываться, о чем именно. Скорее всего, он так и не смог выяснить, где меня планируют продержать целый час, и понятия не имеет, что толкнуло Альбуса дать добро на подобную операцию. Вчера в полночь сна лишился не только лишь профессор Снейп, по тревоге были подняты все силы верных Лорду людей, и если бы огонь свечей в окнах десятков домов мог говорить, он рассказал бы о многом. Всю ночь он освещал собой сонных людей в пижамах, что‑то пишущих, эмоционально жестикулирующих и поносящих последними словами меня и мой наглый план. Перед рассветом вой под стенами замка, протяжный и громкий, еще раз напомнил о том, что я в безопасности лишь там, снаружи, с верным Сивым, Малфоями, Лордом… но никак не здесь! Однако ни переданное Хельгой предостережение дяди Люциуса, ни многозначительное молчание отца так и не смогли затмить собой клочок бумаги, на котором Барти каллиграфическим почерком и твердой рукой вывел слова, сказанные Волдемортом мне — «Ты сможешь», и ниже — «Она рядом».

Она, то есть Джинни, сидела за столом между Грэгори и Винсентом, словно шпагу проглотила. Ровная спина рыжей не могла мне передать явно бушующих внутри неё чувств, и я ждал похищения не столько потому, что меня ждала возможность сказать врагам все, что в голову взбредет, сколько потому, что я и представить не мог, как именно Уизли сможет мне помочь. И будет ли она помогать?

Блюда на столе уж начали испаряться, учащиеся нестройными рядами потянулись в коридоры, зевая и потягиваясь, а я все еще не мог понять, выпил это чертово зелье, или не выпил?! Стоит мне встать со скамьи, и я уже никогда не вспомню, что ел на завтрак! И колдовать на виду у всех как‑то неудобно…

— Драко–о-о! — заорал я во всю глотку после того, как убедился, что отец ушел вслед за пуффендуйцами, вести очередной урок. — На минуточку–у-у!

Те, кто еще не покинул грифиндорский стол зафыркали и презрительно засмеялись, но у меня имелись дела поважнее, чем реагировать на тех, кто моей реакции и не заслуживал.

Приятель подошел ко мне с опаской, бочком, опасаясь нападения вроде лепешки из каши в затылок, и довольным не выглядел.

— Ты рехнулся?! Может, мне еще присесть рядышком? — возмущался Драко так, что у него даже глаза потемнели. — Тебе позвать больше некого?! — на мгновение он отвлекся, и перестал шипеть мне в ухо. — Да, Лаванда, это я — здрасьте. Благодарю за пожелание, и тебе порчи на всю голову, ага! Идиотка… — и вновь обратился ко мне. — Ну, ты чего сидишь?

— Я не рехнулся, присаживаться не стоит, и позвать мне больше некого… — честно ответил я, и тут же понял, что зелье принял, иначе не объяснился бы Малфою чуть ли не в любви и не признал его уникальность вслух. — Ты это… запомни, что я ел. И не спрашивай — зачем! — предупредил я. — Хорошо?

— Плохо! — буркнул ошарашенный таким откровением Драко и оглядел стол передо мной. — Запомнил, еще что‑нибудь?

— Нет, спасибо.

Перестав опираться на меня, приятель выпрямился, и на прощание легонько сжал мое плечо, успокаивая и… жалея.

Наверное, перечень мною съеденного мне все же не пригодится, но моя личная правда о Драко заставила задуматься. Это странно, но в стенах школы мне обратиться больше не к кому, совсем. Я зависим от блондина, а вовсе не управляю им, как наивно думал раньше…

* * *

— Он очнулся?

— Ремус, подожди, ты его так шарахнул…

— Я не специально, — возразил Люпин. — Сам знаешь.

— Ему тринадцать, ты не должен злиться на ребенка.

Оборотень захохотал.

— Да каждый волосок на моем теле встает дыбом, как только я его вижу, Сириус! Он может обмануть самого Мерлина, но природу — не обмануть. Он и тебя обвел вокруг пальца, друг, — он уже не смеялся, а кричал. — Ты мне какую‑то дрянь споил, не задумавшись!

До меня донеслись тяжелые вздохи крестного и скрип кровати. Так, а я где лежу?!

— Я выпил зелье еще раньше и без тебя, — сказал он уже спокойнее. — Не считал бы ты меня идиотом, я бы помнил гораздо больше. Проклятый Нюниус… Джеймс не зря его боялся. Умолял жену ему даже писем не писать, а она… — голос стих. — С его мозгами карьеру в министерстве сделать можно, а он приклеился к Альбусу, и ни шагу!

— Это сын нашей Лили, Ремус… — попытался урезонить его Блэк. — А ты его к трубе приковал, как собаку!

— И связал, Сириус, и связал. Но… — раздались шаги, — мне все равно страшно. А тебе?

Сириус не ответил, а в воздухе повисло напряжение, как перед грозой.

Действие оглушающего заклятия, или что там было, уже улетучилось, зелье правды вошло в реакцию со своим антиподом, то есть противоядием, и единственным неудобством на данный момент являлась боль. Мое запястье приковали цепью к трубе в углу, как мне показалось — печной и очень знакомой, а все мое тело крепко стягивали толстые канатные веревки. Само собой, палочку у меня отобрали и, прислонившись спиной к сырой стене, я стонал и инстинктивно пытался освободить запястье. Но единственное, чего добился — это горячая и липкая струйка крови, медленно бежавшая по холодной коже под короткий рукав футболки. Зачем с меня свитер стянули, я понять не мог в принципе. Боялись, что под ним парочка Пожирателей схоронились?! Параноики!