M. Nemo - Песнь Люмена

— Чего ты хочешь?

Тишина затянулся и Енор уже не думал, что ему ответят.

— Себя.

— Я…

— Свободы. Свободы воли.

— Что нам делать с легендами?

— Они нам не важны. Ведь именно с этой целью мы забираем их, избавить от вгрызшегося в этот мир влияния.

— Но насколько целесообразно рассылать их… Ко всем ним. Я хочу сказать, мы не можем доверять благородным родам.

— Здесь не доверие решает всё, а выгода. Им так же выгодно сдвинуть гору. Мы же дали им точку опоры.

— Ты.

— Самое главное в каждом начале — побороть страх. Это всё равно, что убить себя и снова родиться.

Енор услышал, как ветер играет на костях, как подымается снежная стена в пустыне и трещит костёр между ними. Один ребёнок протянул руку и взял маленькую полую косточку и тут же принялся дуть в неё, подражая тому, что видел от взрослых. Когда-нибудь ему дадут настоящий музыкальный инструмент и тогда он будет играть. Большие собаки на длинных лапах свободно ходили между домов не трогая щенков. Самая крупная задрала морду и уставилась в беспросветно чёрное небо. Молочные туманности приглушали все звуки.

Он когда-то написал картину. И пока писал её, не мог делать ничего и не видел ничего, и иссушался с каждым днём. А когда закончил и увидел своё творение, целиком возликовал и преисполнился сил, которых ещё никогда не знал.

Тогда пришли люди и увидели картину, и нарекли ее не имеющей права на существование. Тогда была такая же чёрная ночь, такие же мутные следы на небе и ему дали всего один час, чтобы уничтожить полотно.

И Енор сбежал, оставив картину на месте. Не имея дерзости забрать её, не имея силы уничтожить.

Что с ней случилось после, Енор так и не узнал. Хотя, сомнений у него оставалось мало.

— Я тогда не понимал, почему они хотят сжечь её, — проговорил он. — Но благодаря тебе мне стало понятно. Контроль. Но разве мы не добиваемся того же контроля? И всё же ты хочешь добыть это. Да, мне не нужен ответ на первый вопрос. Но почему они помешали нам? Разве отверженные могут ходить, разве им доступна мотивация?

— Я узнаю это, — в словах прозвучал потаённый вызов и угроза. — Не стоит опасаться меня, Енор, тебе я не причиню вреда.

— И всё же я боюсь.

— Разве мой создатель не всеблаг?

Его молчание вызвало опасную тишину.

— То, что мы делаем, нас проклянут.

— Пускай.

— Часть будет предавать наши имена тьме.

— Часть будет восхищаться. Не важно, что будут думать миллионы из родившихся и миллионы из тех, кому ещё предстоит родиться. Идя к цели, будь готов к ненависти. Такова цена убийства.

— Ты говорила через смерть приходит жизнь. Но я так и не понимаю, что такое смерть.

— То же, что и сон.

— Странное обозначение. Тебе известно, что оно значило изначально?

— Будет известно.

Голубые глаза горели диким светом в свете костра. Сколько злости и неукротимого стремления можно носить в себе?

— Что делать с новыми?

— Отправь их к иовам. Девочку оставь здесь.

Енор кивнул, принимая приказ.

Три собаки пробежали к краю поселения и уставились в ночную темноту.

— Совсем скоро.

— Госпожа?

Её улыбка всегда пугала и заставляла сердце биться сильнее.

— Когда тебя создают, творец должен быть готов к тому, что творение так же пожелает созидать. В конце концов, когда достигаешь нужного уровня, другого выхода у тебя нет.

Фигура, закутанная в куртку, поднялась, капюшон всё так же закрывал лицо, но две пряди выбились, разрезая белизну одежды двумя огненными линиями. И тогда костёр вспыхнул ещё ячее, и только когда она отошла, художник ощутил ярый жар на лице.

Думая о сёстрах, Аривана видела перед собой темноту покинутого зала и настороженное лицо Нувомуса Хольца.

— Это крайне смелое предположение, — попытался заметить тот, подбирая слова со всей возможной осторожностью. — Можно надеяться на привлечение посторонних ресурсов…

— Но прямое скрещивание обеспечит куда лучший результат, — закончила за него Аривана, так и не взглянув на генетика. В конце концов, тот тоже отвернулся и сжал губы. В последнее время контроль давался ему не столь хорошо, как прежде. Он старел, но вместо того, чтобы успокоиться, начинал беспокоиться. — Это далекоглядные планы. — Подтвердила наследная дочь ивовов. — И осуществятся в лучшем случае через три-четыре поколения.

— Но Легион…

— Не так уж и недоступен. Как и в каждом отдельном деле, нужна только точка опоры. Твои изучения подтвердили это.

Нувомус ужаснулся, когда понял, что испытывает тоску. «Я слишком стар», — размышлял он, смотря впереди через разгоняемый масляными лампами морок. Всё началось слишком давно, ещё за столетия до его собственного рождения. Шаг за шагом, помыслами устилалась дорога к происходящему сейчас. Возможно, и Аривану род воспитывал только так, чтобы она стала тем, кем является.

То же относится и к каждой из оставшихся пяти сестёр. Он вспомнил время, когда к нему пришли с указом вживить механизм в горло девочке, чтобы та пела и люди преклонялись перед её пением. И он отказался, потому что та и так будет петь прекраснее всего, что было до сих пор. Да, в тот день он так и сказал, уходя от Ашарии. А ведь до того она никогда не пела и все смотрели только на старшую сестру. Слушали её песни.

А я… нет, он слишком сильно устал, но всё же, я… такой, какой есть или создан?

Устал и это видно. Так скоро ли конец? В облике стоящей перед ним статной женщины было нечто печальное, хоть печальной та не выглядела. Лицо полное строгой красоты и прямая осанка. Она слишком умна, чтобы не задумываться.

— Ты думаешь, я не любила свою сестру.

Нувомус вздрогнул. Больше здесь никого не было, и отзвеневшие слова тяжело дались его сознанию. Как будто никто не мог повредить их реальность в пустом, освещённом тысячью ламп помещении.

— Но перед любовью всегда идёт долг. Ты стар и потому не хочешь свободы. Ты не знаешь, что с ней делать. Это случится только когда уйдут все. Кто помнил прежнее, только тогда она возможна.

Он знал, сейчас дочь иовов замолчит и словно ничего не было сказано. И всё же в её словах прозвучало жестокое обвинение, хоть голос остался ровным и беспристрастным.

— Начинайте проводить эксперименты с участием человеческого материала.

Напоминать ей, что ближайший результат будет достигнут не ранее как пройдёт сорок лет, генетик не стал. Как давно это было… когда выбрали Альтера, а не его. И зная, что это приговор на сон, он ждал в комнате первой утренней звезды, когда пришёл Йон, отец Ариваны и Ашарии, и предложил ему жизнь. Тогда сожгли другое тело, кто знает чьё. И чужая агора рассеялась… Нувомус ничего этого не видел. К тому времени он уже плыл на корабле к другому материку.