Ellith The Shadow - Чужие миры

Корчма тоже порадовала. Разбирать закорючки на вывеске (то ли иероглифы, то ли бессмысленные линии, обманка для невежд) я поленился — пусть остаётся безымянной. Внутри темно, грязно, и со всех балок свисают веники — прошу прощения, обереги , перевитые «ведьмиными поясами». Не знаю, какой травой было при жизни это сено, и от кого оно должно защитить. Суеверия живучи. Нечисть — тоже: с одной из связок на меня уставилась хитрая мордочка плута вислоухого, или shes lakira. К счастью, я не собирался здесь обедать, а гречневая крупа и корни аира обеззараживаются при варке.

— Никак, Шелис Виренкин!

Я замер, привлечённый знакомым именем.

Две женщины. По одежде — деревенские. Возраст эфин разберёшь — в деревнях старятся слишком быстро, а в Диком Уделе медицина неразвита даже по сельским меркам.

Неужели она говорит о моём ученике? «Шелис Виренкин» звучит не по-деревенски, и смотрит она как раз на мальчишку у колодца…

— Да не! Шелис моего Виньки года на два старше будет…

Первая собеседница презрительно фыркнула:

— Кто ж у колдуна годы разберёт? — заявила она, — Когда им эфин расти не даёт? Ты на лицо глянь, точно он!

— И мало ли, кто на кого похож, — не сдавалась вторая спорщица, — Взять, хотя бы…

— Простите, я слышал, что годы нельзя узнать у взрослых колдунов, а дети растут как обычные люди, — разговор меня заинтересовал, но не настолько, чтобы выслушивать описание внешности всех обитателей округи, включая разумную нечисть. Лёгкий отвод внимания, чтобы не задумывались, с кем откровенничают…

— Пока ворожить не начали, мо, и растут, а там — как эфин положит. А Шелис от лавки, скоко помню, колдун!

— Мальчик не похож на здешнего, — я не лукавил. Светловолосых вокруг что-то не попадалось.

Реплика угодила в цель. Видно, женщина была из породы деревенских сплетниц — начав болтать, не остановится, пока не озвучит биографию жертвы, полную родословную до шестого колена и хронику за сто лет в придачу.

— Ведомо, не похож! Мать у него пришлая, Вирена-то. Вдова, один сынок был, Шелис вон этот, да взял, и утёк. Гидник эфинский. Она всё убивалась, люди говорят — в ногах молила, чтоб остался, а ему что — колдун, ветер вместо сердца…

— И, ведомо, брешут. Ажета говорила…

— Брешут?! Или он от лавки не скаженный?! А как Решку Побреха в родном дворе заблудил? А у Ланки Данеченки корову спортил?! А кузню по брёвнышку размело?! Альша, ты глянь, ведро-то чародейством держит, гидник!

Шелис действительно предпочёл не возиться и поднять ведёрко телекинезом.

— А боженьки, а схуднел-то как, — всплеснула руками жалостливая Альша.

— Ишь, эфинское отродье…

Так… всё необходимое я узнал, а слушать полное жизнеописание «отродья», издание сто седьмое дополненное, с комментариями, не собирался. Развев отвода, и можно идти выяснять детали.

— Шелис, я тут расспросил местных, и узнал, что ты к ним относишься…

— Раньше относился. Условно.

— …и мать у тебя здесь живёт…

— Не здесь, а в Жабинке, — хмуро ответил Шелис.

Название не вдохновляло, но…

— А что ж ты мне корзину плёл — сирота, мол, родителей не помню?

— Не вам, а вообще. Чтобы в школу взяли.

— Тебя и так бы взяли, — заметил я, — Ладно… думаю, мать тебе обрадуется.

— Нет. Я к ней не поеду.

— Поедем, Умник.

— Зачем?!

— У тебя до сих пор кашель, тебе надо хотя бы две-три ночи провести в тепле, иначе, к Стреленску заболеешь всерьёз. А раз есть возможность пожить в доме, хотя бы и крестьянском, надо пользоваться.

— Но учитель!!!

— Шелис, едем. Хотя, подожди…

На всякий случай я спросил дорогу у проходившего мимо парня с охотничьим луком на плече. С практиканта сейчас станется что-нибудь перепутать, а потом сказать, что раньше так и было…

Тропа на Жабинку кружила и петляла, словно пьяный ветер в сиреневую ночь. Меня предупредили, что прямой путь — пять вёрст лесом, а удобный — одиннадцать дорогой, но лесом я на сегодня был сыт по горло.

Первую треть дороги Шелис глядел на меня с немым укором.

Потом стал ныть — и к началу учебного года не успеем, и практику ему не зачтут, и с матерью он не ладил, и почти не кашляет, и вообще.

Потом вдруг замолчал. Я оглянулся — Шелис опустил голову и уставился на край седла. Лицо практиканта ничего не выражало.

Чего-то я не понял. Что-то определённо было не так, но что? Тень странного прыгала на задворках сознания, дразнила, но выходить наверх не желала.

У обочины был вкопан столб. На столбе висела дощатая табличка, удивительно ровная и гладкая. На табличке каллиграфическими рунами было написано «Жабинка», рунная надпись дублировалась аккуратными иероглифами «жаба» и «деревня», ниже стояло «1 км», рядом — сразившее наповал «0,80 врст». Впечатление несколько портили пять глубоких параллельных царапин в левом нижнем углу.

Что-то определённо было не так.

Тропа вильнула в последний раз, деревья расступились, и перед нами возникла длинная улица. Первые же два дома создали у меня подозрение, что вместо человеческой деревни мы заехали в шерскую куоллу. Дом справа сверкал насыщенной синевой вечернего неба из-за зелёного плетня. Дом слева обходился без плетня, был оштукатурен и выкрашен в бледно-жёлтый (не считая салатовых ставень). Присмотревшись к окнам жёлтого дома, я несколько успокоился: стёкол нет, значит, не шеры.

Я тронул поводья. Рысёнок неспешно дошёл до угла жёлтого дома и остановился. За углом оказалась пристройка, а в ней дверь. Справа от двери к стене прислонялась лестница, на лестнице спиной ко мне стояла рыжеволосая девушка в мужской одежде. Над дверью красовалась вывеска — знакомые каллиграфические иероглифы, «Чёрная рябина, корчма». По обе стороны от вывески приколочены две узкие полки…

А на полках выстроились в ряд головы. Идеальная сохранность, словно с утра отпилили. Большие и маленькие, мохнатые, чешуйчатые и голые, с рогами, с клыками и без. Под каждой головой висела табличка с литенским и простонародным названиями нечисти, у коей был изъят сей важный орган. Разнообразие подавляло, повергало в восторг, изумление и оцепенение. Передо мной красовалось содержимое абиологической энциклопедии средней руки.

Девушка на лестнице полировала тряпочкой одну из голов. Буро-зелёную, чешуйчатую, клыкастую. Темняк-трупоед, тварь преядовитая, достаточно коснуться зубов, и…

Рука неизвестной скользнула к пасти. Времени на размышления не было, резким жестом я вызвал «вихрепилу». Хрустнуло дерево, на землю со стуком упали обломки лестницы. Незнакомка приземлилась беззвучно-профессионально, в полёте успев развернуться и принять боевую стойку: меч (откуда?!) в левой руке, «зеркало» в правой.

— С ума сошёл, некромант? — деловито осведомилась она.