Моранн Каддат - Сказания о Хиль-де-Винтере

С плеч на лопатки будто свисала кольчуга, и дальше до ягодиц — опять какие-то плети…на крестце они свивались в Змея с разинутой пастью, от которого по бокам до самых лодыжек — по тонкой нити узоров…

А спереди на верхнюю часть груди спускались две немаленькие кошачьи лапы, сжимавшие по стреле.

Като непременно оценила бы сие произведение тату-искусства, будь оно на ком-то другом. Но черт возьми, это было ее собственное тело, и теперь это местами вообще не тело, а какое-то полотно в стиле символизм вперемешку с арабесками!

Като, подперев голову рукой, бессильно и беззвучно заплакала. Что и говорить, она была просто в шоке.

Вдобавок ко всему Като еще помнила, как ее захлестывало волнами, ее качало, и ей мерещился соленый привкус во рту. Волосы свалялись в кошму с водорослями, став зеленого, как у русалки, цвета.

Внезапно в комнату, отодвинув невидимый раньше полог, вошла женщина. Она была либо очень загорелой, либо мулаткой. Из одежды — только короткая юбка и свободный легкий плащ, а в волнистых волосах благоухали неизвестные Като крупные желтые цветы.

Женщина, увидев, что Като пришла в себя, заговорила быстро на каком-то неизвестном языке.

— Что? — Не поняла Като.

Мулатка быстро сориентировалась и перешла на понятный Като язык, правда со странным акцентом.

— Где я? — Прервала ее Като.

Женщина поставила перед ней большой поднос с фруктами и только потом ответила:

— У племени ткмеров.

— Где-где? — не поняла Като.

— В долине Ниураупушту.

Снова непонятные слова.

— Это в Замии. — Наконец, первое знакомое слово.

— А, — протянула Като. — Выходит, я нелегально пересекла границу.

Женщина удивленно вскинула тонкие черные брови.

— Как так? — Спросила она, предчувствуя долгий разговор и опускаясь на плетеный табурет.

— Я из Сеймурии. Может, знаете, там есть такой замок Хиль-де-Винтер.

Слово «Хиль-де-Винтер» ничего не говорило женщине. Судя по всему, она не покидала здешних земель и не интересовалась свежими сплетнями из-за границы, иначе бы что-то о замке она слышала точно.

— Так мы далеко от Сеймурии? — Настала очередь Като удивиться.

— Муж бывал там. Говорит, два дня пути. — Женщина пожала плечами и желтые цветы в ее волосах заколыхались. — Думаю, вас вытащили русалки. На вашей одежде было много чешуи.

— Вы думаете, это они пронесли меня столько по морю? — недоверчиво спросила Като, не слишком-то веря в существование русалок.

Она закашлялась и попросила воды. Женщина почему-то вздохнула и протянула ей полтыквы воды. Словно отвечая на ее недоуменный взгляд, она ответила:

— У нас в пустыне плохо с водой.

— А чем же поите скотину? Вы выращиваете скот или охотитесь? — Поинтересовалась Като.

Женщина опять вздохнула.

— Муж давно уже не приносил ничего с охоты. В пустыне водятся гулы, — последнее слово мулатка произнесла шепотом и тут же оглянулась, словно ожидая увидеть этих тварей в своем жилище.

В комнату забежали, играя, мальчик и девочка. Им обоим было лет 5–6, и взгляд девочки остановились на шубе, незаметно сползшей на пол. Она что-то быстро залепетала на своем языке, но мать ответила, как отрезала, а потом обратилась к Като:

— Иджи никогда не видела, чтобы шили одежду из звериного меха.

— Ой, я совсем забыла, — Като встала и, встряхнув шубу, бросила ее прямо в очаг.

Детишки завизжали, когда шуба вдруг ярко вспыхнула, и по комнате полетели, гаснув на лету, пепел и искры.

Като взяла кочергу и вытащила из пламени шубу, а затем повесила ее на корягу, торчавшую из стены над кроватью. Огоньки на шубе весело заплясали свой извечный танец. В доме воцарилось молчание.

— Колдунья! — истерично проверещала женщина. Она сгребла в охапку детей и сжалась с ними в углу, держа в руке какой-то амулет, свисавший у нее с одежды на шнурке. Маленькая девочка заплакала и испуганно прижалась к матери.

— Я не волше… — Начала Като, женщина пронзительно вскрикнула и в комнату вбежал молодой мужчина. Он тоже был в юбке и плаще, с темной кожей, но короткими волосами без цветов. Он непонимающе уставился на женщину.

— Кого вы привели в наш дом? — Вскрикнула она, все еще сжимая свой амулет. — Горе нам, горе нам всем, в нашем доме ведьма! — И она и сама принялась плакать, как и ее дочь.

Пришедший мужчина держал в руке огромное копье, и Като, глядя, как стальное острие переливается в свете огня, поплотнее прижалась к стене.

Мулатка, все еще стискивая своих испуганных детишек, на неизвестном Като языке рассказала вошедшему о случившемся, тыча в нее для наглядности пальцем. При этом маленькая девочка всхлипывала и под конец маминого рассказа очутилась у нее за спиной, закутавшись в материн плащ. Та ловко выудила ее оттуда и, дав какие-то указания на своем языке, шлепнула по мягкому месту. Девочку два раза просить не пришлось. Она выскочила из хижины, как пробка из бутылки шампанского, и еще долго был слышен топот босых ног по бревенчатому настилу на улице.

А пришедший воин уселся за стол, налил себе из тыквенной фляги со стены какой-то напиток и, быстро выдохнув, залпом выпил. Копье он по-прежнему держал в руке. Женщина в цветах так и осталась стоять в углу, прижимая сына. Они все чего-то ждали.

Скоро с улицы донесся топот. Только на этот раз его издавали не маленькие детские ножки, а большие и тяжелые, их обладатель точно был не меньше слона. И Като не ошиблась: в хижину с трудом протиснулся темнокожий, очень плотный мужчина, черты лица которого нельзя было различить за боевой раскраской и татуировками. С его пояса и запястий свисали тонкие ремешки с бусинами и ракушками, а на голову и плечи была наброшена шкура льва. Одним словом, это был шаман. Он принес с собой странные предметы, не то свистульки, не то трещотки, и Като, представляя, какой грохот и визг будут издавать все эти, с позволения сказать, музыкальные инструменты, опередила его и задала вопрос:

— Это ведь у вас шкура льва?

Шаман уставился на нее, словно решая, безопасно ли отвечать на вопросы, как он думал, ведьмы. Он ограничился тем, что утвердительно кивнул головой и опять потянулся к своим трещоткам.

— Просто очень похоже на нашего Гарда. — Като говорила первое, что приходило в голову, пытаясь шаману не дать начать «концерт».

— Гард — это королевский каракал. В смысле, конечно, никакой он не каракал, он же ходит за мной, разговаривает. Просто он был человеком, но потом превратился в каракала. Я конечно, тоже виновата в этом. Не надо было давать ему пить того зелья…

Шаман открыл от удивления рот и некоторое время стоял в этой первобытной хижине, как древнегреческая колонна, подпирая низкий потолок. Потом, к удивлению Като, он бухнулся на колени и припал к земле, львиная шкура сползла ему на лицо, он начал бормотать что-то, наполовину на языке туземцев, наполовину на нашем, но с чудовищным акцентом, так что понять его было почти невозможно.