Николай Ярославцев - Вождь из сумерек 3

-Изломаешь, почтенный гном. Жди потом, когда другая вырастет. – Пожалел друга или его бороду, Войтик. – Сама растает. А лучше срубить.

Гном оскорблено хрюкнул и, яростно сопя, продолжал ломать лед.

-Катаклизм, командир? – Тоном знающего человека поинтересовался Толян и умно прищурил глаза. – Или этот гад прикалывается?

-У самого глаз нет, чтобы догадаться? – Съязвил Войтик и снова расхохотался.

И глаза на месте, и сам догадался, но для полной ясности требовалось авторитетное мнение командира.

-Веселин, а пожевать?

-Выбери что-нибудь одно. Или катаклизм, или пожевать. – Обстоятельно посоветовал Веселин, который всегда был озабочен сохранностью своих запасов.

-Не жмись. Помрем, а у тебя еще на три дня останется.

-С тобой останется! – Проворчал прижимистый Веселин. – Как раз на три дня и не хватит.

И полез в свои закрома.

Но тут же выпрямился и озадаченно поскреб пальцем обледенелую бондану.

-Толян, там тоже один катаклизм. Хоть топором коли, хоть ломом ломай. Лед!

-Попроси дурака богу молиться! – Вскипел возмущенный Толян. – Ты что, Веселин, с дуба рухнул? Братов на хавчик пробило, а ты им про катаклизм втираешь!

-Пробило, допустим, тебя одного, -

-Лучше бы пронесло. – Проворчал Войтик. – Заботы меньше.

Трое суток таскало их крохотный кораблик в этом замерзающем аду. Судно напоминало айсберг. Матросы, работая безостановочно, тщетно пытались скалывать его. Но лед нарастал быстрее, чем они это делали.

Стас несколько раз пытался заглянуть вперед, но сознание тонуло в непроницаемой клубящейся пелене.

Капитан, как и вся его команда, едва держался на ногах от усталости. Но палубу не покидал. Стас не раз замечал на себе его хмурый взгляд, но делал вид, что не видит, что легко было объяснить черной повязкой.

Но все когда-то рано или поздно кончается.

Галера вылетела из ледяного месива, шлепнулась на воду и погрузилась почти до кромки бортов.

-Весла на воду! – хриплым простуженным голосом, закричал Тайлесий. – Все свободные колоть лед!

И галера медленно, переваливаясь с борта на борт, медленно двинулась вперед. Туда, где над горизонтом нависла, теряясь на фоне черного неба, гора, скрываясь за облаками.

А перед этой пугающей чернотой неторопливо раскручивались белесые смерчи. Даже не десятки, сотни раскручивались, вырастая на глазах и приближаясь к галере.

Матросы бросили топоры. Весла повисли над водой. Все, включая и капитана, повернулись к Стасу. И понять их было не трудно. Западня! Позади ледяная ловушка, а впереди…

-Насколько я понимаю, это и есть Великий Кракен? – Спокойно спросил Стас у капитана. – Или его прихожая.

-Он поднимается, твоя милость! – Судя по тону и его лицу, капитан готовился к смерти.

-Только вперед, дорогой капитан! Только вперед. – И сам скомандовал. – Весла на воду. Старшина, почему молчит барабан? Спасенье там!

Махнул рукой в сторону Черной скалы.

А смерчи сворачивались в жгуты, увеличиваясь в размерах, и тянулись вверх. Раскачивались на тонких ножках, отливая зеленью стенок и, с неотвратимой неизбежностью, наползали на галеру.

Весла упали на воду, и сразу же загрохотал барабан.

Иногда страх способен на то, что не сделает отвага. Застучали топоры, освобождая судно от льда.

Капитан снова сбежал на гребную палубу. И с руганью раздавал гулкие затрещины.

-Работать, ленивые скоты, если хотите жить!

Стас до боли, до судорог, насилуя мозг пытался проникнуть в глубины моря. Но море не пускало, выталкивало обратно. Он повторял попытку за попыткой. И вода расступилась.

Взгляд метр за метром погружался в море.

Наткнулся на длинные, конвульсивно извивающиеся плети щупалец. Скользнул по ним и словно провалился в яму, на дне которой расплылась грязная бесформенная клякса. Волна первобытной злобы и ненависти ударила навстречу, ломая и уродуя его. Два тусклых, грязно – зеленых пятна, как два глаза на самом дне.… А в них слепая, ни чем не сдерживаемая сила. Мозг опалило огнем, но не тем ласковым и спасительным огнем ночного костра, не тем огнем, который дарит жизнь. Огнем палящего космического холода.

Сознание помутилось.

-Друг мой! – Беззвучно шевеля онемевшими губами, прошептал он. – Ждите на берегу. Он вас пропустит.

Резкий вдох, медленный свистящий выдох. Мозг обрел прежнюю ясность.

-Хозяин требует въездное. И приличия обязывают.

Шагнул к борту. Мечи вылетели из ножен и тут же раскалились до синевы. И прежде, чем принц опомнился, скрылся под водой. Мечи с шипением вонзились в волну, выбросив вперед голубоватый, тонкий луч. Ударил ногами и задержал дыхание.

-Мог бы и встретить. А так и дурную болезнь заработать недолго. – Проворчал он, погружаясь в воду.

Он забыл свое имя.

Да, он так давно или так долго жил, перемещаясь из мира в мир, блуждая по векам и эпохам в окружении одних и тех же лиц. А для них он был Великим, так что и в имени не было нужды.

-Великий…

Ясно и понятно. И доступно восприятию даже его немногословному окружению.

Имя – бессмысленное сочетание малозначащих звуков, с помощью которых те, кто копошится внизу, различают друг друга, чтобы не потеряться в великом множестве схожих физиономий.

А он один. Великий! И все. Что может быть проще?

И величественнее.

Как мать-звезда.

Имя – звук, способный низвести до уровня тех, внизу.

И рождается, как и те внизу… в грязи и похоти. Вожделение и страсти. Истинное величие не знает страсти.

Мысль блуждает, не затрагивая душу. Не волнуя сердца. Не затрагивая сознания. Сознание выше их. Его сознание парит над миром. Над его миром. Или мирами.

А внизу среди бушующих волн суматошно скачет крохотное суденышко, пытаясь уберечь бесполезные и ни кому не нужные жизни. С отчаянной и не понятной одержимостью день за днем идут, торопятся они к концу этой короткой жизни. Жизни, которой они так дорожат, за которую так цепляются. И с такой небрежной легкостью бросают ее на волю слепой удачи, кокетливой и вертлявой.

Стихия, холодная и равнодушная, глуха к истошным воплям удачи. Как глуха она и к омерзительным стенаниям этих людей, покусившихся на его величие.

Мутный и равнодушный взгляд заскользил по стеллажам жуткой коллекции. Играет тусклый свет свечей на драгоценных камнях, вправленных в пустые глазницы, наполняя кабинет радужными бликами.

Сколько их восково-желтых оживает только тогда, когда на них падает такой же восково-желтый свет его светильников. И тогда кажется, что они улыбаются. Широко и угрожающе.

А сколько их, таких же улыбающихся, осталось в иных мирах, в иных эпохах? Его воинство, которое ждет только сигнала к атаке? Но это живые… Можно угадать без труда по их форме. Узкое, вытянутое лицо. Выпуклый затылок. Длинная, скошенная безвольно челюсть. Странно, но при жизни этот изъян был не заметен. Вместилище неизвестного разума. И так и не разгаданных до конца тайн.