Аркадий Застырец - Кровь и свет Галагара

— Удалось, мать-рарава! — радостно отвечал Нодаль, торопливо снимая и укладывая к ней на ладонь свой заветный талисман.

— Ты читал то, что начертано в ней?

— Конечно, читал! Разве ты позабыла? Я ведь с детства помню наизусть: «Речи вернет себе дар вместе со звуками слуху…»

— Не то, — перебила его рарава. — Я спрашиваю, заглядывал ты в нее после того, как избавился от напасти?

— Нет. Кажется, нет, — пробормотал Нодаль.

— Ну так выйди на свет и загляни. Обо мне не беспокойся: я слишком долго тебя ждала, чтобы теперь уйти, не исполнив до конца своего долга.

Сколько-то времени стоял Нодаль в дверном проеме и складывал знаки, являемые саорой под действием тепла его руки.

— Что говорит саора на этот раз? — Взволнованно спросила рарава, когда он вновь склонился над ее ложем.

— Она говорит, что я — наследник тсаарнского престола, — ответил потрясенный Нодаль.

— Ты запомнил ее слова? Можешь повторить в точности?

— Могу, — сказал Нодаль и медленно произнес:

— Значит, Олтран говорил мне правду, — восторженно прошептала рарава, — и теперь ты сумеешь доказать свою принадлежность к царскому роду…

— Ты знала об этом и раньше?

— Я узнала об этом в тот лум, когда впервые взяла тебя на руки. Твоя мать, лучезарная царица Вохтааль доверила мне твою жизнь перед тем, как погибнуть. А историю о Сарфоском базаре я придумала для того, чтобы ты не выдал своего происхождения раньше времени и себе на погибель. Пока я хранила тайну, знала, что не умру. Теперь нет больше тайны и нет сил, чтобы жить.

Рарава в последний раз с облегчением вздохнула, и глаза ее застыли под коркой смертельного льда. А Нодаль молча прижался лицом к ее неподвижной груди.

Исполняя один из непреложных лапсагов, принимаемых раравами, Нодаль освободил тело умершей от одежды и амулетов, зарыл его в лесу за полатрора от домика, тщательно разровнял, прикрыл сухим дерном и забросал снегом место захоронения, чтобы никто не сумел его отыскать. Рыдания душили его и слезы текли по лицу, пока он вершил эту скорбную работу.

Но делать было нечего. В конце концов, наплакавшись вволю, он почувствовал зверский голод и, разведя огонь в очаге, принялся, как в детстве, поджаривать реллихирды и поглощать их вместе с горьковатой хрустящей кожурой.

Осушив рофовую флягу рабады, он почувствовал, что к нему возвращается бодрость, вспомнил о словах, прочитанных в саоре, о том, что Вац Ниуль ждет его, не дождется. Затем оглядел на прощание дом, где когда-то провел долгие зимы, укрепил посох за спиной, отвязал гаварда, вскочил в седло и помчался стрелой в Балсаган.

Еще до заката он въехал в селение и удивился тому, что не слышно ни звона из кузниц, ни агарских голосов, да и улица пуста — все словно попрятались.

Спешившись возле дома Цалпрака, он увидал в его окнах встревоженные женские лица, взбежал по ступенькам и натолкнулся на тетушку Танадону, с воплем и слезами заключившую его в объятья.

— Где же моя Вац Ниуль? Где учитель? Где все остальные? Что тут у вас происходит? — засыпал ее вопросами Нодаль. А она в ответ горестно запричитала:

— Говорила я старому дурню, не надо возить девочку в город. Да разве ж он меня послушает? Держали бы подальше от чужих глаз, и не дошло бы, глядишь, до беды! Так нет же, потащили ее за собой! Да куда? На базар! А на базаре известное дело — все только и знают, что пялить глаза! Вот и глянулась она этой твари ненасытной. Вот и прислал он тагун, а наши-то и растерялись — дали увезти мою фогораточку силой. И уж только потом похватались кто за что и кинулись вдогонку!

— Где она? Кто увез? Когда?! — закричал Нодаль таким ужасным голосом и с такой силой тряхнул Танадону за плечи, что у нее в четверть лума высохли слезы и губы побелели от страха.

— Нынче утром. Тагуны. А послал их наместник, Цкул Хином звать. Тот, что в Сарфо хозяйничает.

Нодаль почувствовал себя так, словно у него внутри — глыба льда и сноп пламени. Оставив Танадону, он вскочил на своего гаварда, но, к счастью, услыхал ее отчаянный крик:

— Гаварда-то смени! Загонишь ведь на полпути!

Какой-то смышленный мальчишка подбежал в тот же лум, волоча под уздцы могучего черного зверя. Нодаль прыгнул в седло и так стегнул черного плеткой, что тот, рванув с места, сразу же пролетел не менее дюжины керпитов. А Нодаль знай себе погонял и в три лума исчез из селенья.

Спустя треть нимеха, он промчался по Сарфоскому мосту и влетел в городские ворота как земляной смерч. Он не узнавал улиц, не узнавал города, глаза ему застила багровая мгла. Слегка придержав гаварда, но не давая ему остановиться, он на ходу подцепил правой рукой за пояс какого-то рибура и встряхнул его так, что тот уронил дотолан, напрочь забыв о своей удавке, торчавшей из-за красной пазухи. Нодаль усадил его впереди, обхватил за шею рукой и заорал в самое ухо:

— Ко дворцу Цкул Хина, куда?!

— Направо! — крикнул испуганный до полусмерти рибур и тут же поспешил добавить: — Теперь налево и прямо! Там, в конце улицы!

Нодаль с трудом уразумел, что в городе творится большой беспорядок — со всех сторон доносились крики, звон оружия, топот бегущих ног. Увидав перед собой озаренный огнями дворец, он отбросил рибура и помчался туда, уже ничего больше не слыша и ничего не различая по сторонам.

Выставив посох перед собой как турнирное копье, он с грохотом высадил створку каких-то ворот. Перед ним засверкали зайгалы и замелькали тагунские шапки. Он несколько раз крутанул посохом — и все исчезло. Потом гавард пошел в гору, и Нодаль разглядел под собой белые ступени широкой мабровой лестницы. Потом была дверь и сгрудившиеся возле нее рибуры. Проехать дальше верхом было невозможно — притолока мешала. Нодаль спешился, расшвырял рибуров и проник во дворец. Еще дюжина стражников кинулась от него врассыпную в громадной прихожей. Нодаль чиркнул заднего посохом по ногам, поднял за шиворот и крикнул:

— Где Цкул Хин?!

— Вот по той лестнице и налево, в конце галереи… — безропотно ответил тот и уронил голову.

Больше никто уже не решался вставать у него на пути, и через несколько лумов, с третьего удара разбив посохом в щепки высокую атановую дверь, Нодаль ворвался в покои наместника и за ногу выволок его из-под кровати с роскошным пологом.

— Где она? — гаркнул он изо всех сил, подняв Цкул Хина за уши над полом.

— О ком ты говоришь, славный витязь? — пролепетал тот трясущимися губами, кривясь от боли.

— О Вац Ниуль из Балсагана! — взревел Нодаль, не думая его отпускать.

— Ее здесь нет, и не было, клянусь! — истошным голосом завопил наместник. — Твои друзья отбили ее у тагун по дороге!