Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — император

Они умолкли, начали переглядываться, наконец рыцарь спросил потерянно:

— Так что… кулаками, как мужичье?

— В худшем случае, — ответил я, — но там посмотрим. Возможно, будут и приятные сюрпризы. Но не обещаю. Это так, предположение.

Подошла еще группа в крестьянской одежде, я сказал себе с надеждой, что филигоны не должны знать разницу в выправке рыцарей и простолюдинов, а так оружия и доспехов нет, одежда бедная…

— Враг будет разбит, — заявил я, — победа будет за нами.

Мой голос звучит громко и приподнято, даже глаза посверкивают, надеюсь, посверкивают, на лице победоносная улыбка. Норберт сказал сдержанно:

— Ваше величество, я выбрал село Тоуды, если вы не против. Там крестьяне пробовали возвращаться, но я велел их изгнать под страхом немедленной смерти…

— Прекрасно, — прервал я. — Осталось только всем присутствующим сыграть крестьян как можно убедительнее.

Он кивнул на жадно слушающих меня воинов.

— Уже знают, что от того, как сумеют притвориться, зависят не только их жизни, но и жизни всех людей на свете.

— И вообще, — добавил я, — всей Земли. Что с Тамплиером?

Он посмотрел по сторонам, чуть понизил голос:

— Он хоть гордый рыцарь, но чувство долга в нем сильнее. Когда я сказал то, что вы вот сейчас, насчет притворства, он посопел и заявил, что сделает все, потому что Господь объявил жизнь высшей ценностью.

— Прекрасно? А Сигизмунд?

Он светло улыбнулся.

— Этот смотрит на вас, как не знаю уж на кого, ловит любое слово и бросится в огонь по одному слову или взгляду.

Я повернулся к ратникам, выглядят в самом деле сносно, в смысле, могут сойти за пойманных врасплох простолюдинов, не успевших убежать в лес.

— Вы лучшие из лучших, — сказал я властно и, понизив голос, добавил: — Вы даже лучше самых знатных и высокорожденных рыцарей!.. Вы настоящие воины, в то время как они больше актеры, для которых важнее быть красивыми в бою!

Они смотрели на меня с просветленными лицами, глаза уже вспыхнули восторгом, слушают внимательно.

— Я доверяю вам военную операцию, — сказал я, — какую никогда не стал бы доверять только рыцарям! Рыцари… это рыцари! Еще в самом начале погибнут красиво, глупо и бездарно. Но ладно, гордых дураков не жалко, но что провалят все дело — это военное преступление! Жаль, спрашивать будет не с кого.

Смотрят с жадным интересом, таких речей еще никогда не слышали, тем более от короля, — не знают еще, что короли всегда опираются на незнатных в постоянной борьбе со знатью, так что это никакая не милость.

Норберт сказал за моей спиной:

— Ваше величество, здесь два десятка самых достойных людей из достаточно знатных семей!

— Знаю, — огрызнулся я, — но подчеркиваю, на время этой операции нужно забыть о своем благородном происхождении!.. Ибо противник наш неблагороден. Все усвоили задачу?

Один из рыцарей, изображающих крестьян, ответил с некоторой неприязнью:

— Сдаться в плен.

— Но не как побежденные, — уточнил я строго, — а как будто вы пойманные крестьяне, не успевшие скрыться в лесу.

— Да, ваше величество… Вы уже говорили.

— Ваша задача, — повторил я, — благополучно быть доставленными в эту звездную крепость. Никакой агрессии! Смирные, напуганные, ничего вроде бы не понимаете, но ко всему присматривайтесь и все запоминайте.

Он поинтересовался с сомнением:

— А как будем выбираться из плена?

— Просто ждите, — велел я. — Я буду с вами, это главное.

Как будто неслышный гром грянул, а молния осветила их лица. Норберт тоже вздрогнул.

— Ваше величество?

Я ответил с надлежащей надменностью в голосе:

— Король не водит лично армии, но может вести отряд. А здесь будет именно отряд лучших из лучших. Вы согласны, что лучшие — это вы?

Они неуверенно заулыбались, все еще чувствуя себя малость не в себе, оставив в шалашах все оружие, включая ножи для разрезки мяса.

Норберт поднял голову, небо еще голубое, но ощутимо синеет, скоро на западе появится багровое зарево.

— Ваше величество…

— Выдвигайтесь, — разрешил я. — Я догоню вас. Попрощаюсь с… теми, кто остается.

Он кивнул, сказал словно бы невзначай:

— Да-да, может быть, все мы видимся в последний раз. Граф Альбрехт и Боудеррия уже попрощались со всеми в лагере и поехали в Тоуды. Заодно выгонят последних крестьян.

Я спросил после неловкой паузы:

— Они… тоже напросились?

— Естественно, — ответил он с подчеркнутым удивлением. — Боудеррия — женщина, а это значит, кем угодно прикинется, а граф Альбрехт от вас набрался всяких хитростей.

— Боудеррия, — уточнил я, — своих головорезов взяла?

— Да, — ответил он, — но я проследил, все оставили оружие. Морган и Келлер даже обыскали на всякий случай. Их оружие вон там, отдельно.

Я оглянулся.

— Да-а, хорошая кучка. На целую армию.

Подошел сэр Кенговейн, очень живописный в крестьянских одеждах, которые напялил на себе в три ряда, процедил сквозь зубы с мрачной яростью:

— Держитесь, твари… Теперь заплатите за сэра Вле-геда и сэра Радекса…

Барон Келляве сказал строго:

— На моих глазах погибла сотня доблестных рыцарей, так что все мы за что-то да мстим.

Они оглянулись, зачуяв мое приближение, я кивнул издали.

— Вольно-вольно. В любом случае мы весьма не оставим на переданной нам Господом в управление и во владение земле ни одного иностранного филиго-на. Кто с мечом к нам, тот от меча и. Кто без меча… да какая нам разница? Лорд Робер?

— Готов, — ответил Робер суровым голосом. — Отряд уже.

— Гранаты?

— У каждого по две. Все собрали, что маги успели сделать.

— Ого, — сказал я, — не слишком? Не одни рветесь в бой.

Он пояснил с одобрением:

— Вы наладили, ваше величество! Наладили. Не знаю, что вы за политик, но управлять умеете. Я бы вас поставил надзирать даже за каменоломней.

— Почему именно каменоломней?

— Там труднее всего, — заверил он. — Приходилось, знаю.

— Кандалы не натирали? — спросил я сочувствующе. — То-то у вас лицо.

— Что, — спросил он с недоверием, — заметно?.. Я никому не рассказывал! Было такое, выкуп не внесли вовремя, вот и отправили камень ломать. Три месяца там пробыл.

— Слабых на камень не пошлют, — утешил я. — Значит, вы настоящий лев! Или бык. В общем, что-то рыкающее и грозное.

Из хижины неподалеку вышел отец Дитрих в сопровождении молодого монаха. Тот почтительно поддерживает его под локоть, но, как я увидел с жалостью, и страхует, чтобы великий инквизитор и прелат не запнулся по дороге.

Я сказал громко:

— К нам вторглись хищные животные!.. У них есть язык, как есть он у всех тварей, но у них нет Бога, нет веры, нет высоких идеалов, а что мы без идеалов? У них нет понятия святости, а что мы без святости, без молитвы?.. Потому должны и просто обязаны без всякой жалости и угрызений совести уничтожить это зло.