Роман Мискин - Амулет Святовита. Первая часть.

Неслыханно наглое и оскорбительное для княжеской чести предложение было зачитано вслух и встречено гробовым молчанием. Первым желанием Великого Князя было изорвать грамоту в клочья - а гонца изрубить в куски. Однако это означало бы неминуемое объявление войны Ордену меченосцев. И коварные магистры не только наверняка были готовы к такому повороту событий, но, вполне вероятно, именно этого добивались и даже страстно желали. В таком случае они попросту могли обвинить уже самого неманского правителя в вероломстве - что, мол, на предложение дружбы и добрососедских отношений Великий Князь ответил убийством посла. Но к новой войне с меченосцами, случись она завтра, неманские земли еще не были готовы. Согласиться же с такими унизительными по своей сути предложениями означало попросту, без боя, сразу же отдаться во власть черного Ордена. Ничего не скажешь - ловушка была расставлена весьма коварно, с расчетливой тщательностью и дьявольским умом.

Однако князь, потемнев лицом, но совладав с бушевавшей внутри бурей, ответил послу, что предложение это несколько неожиданное и его надо хорошенько обсудить, так как он, хоть и Великий Князь, но является верховным властителем неманских земель скорее по старинному обычаю и прадедовскому завету, нежели единоличным владыкой, а сами вотчины Великого Княжества управляются каждая на свой лад. Обсуждение и обдумывание столь серьезного и важного вопроса, а также вынесение решения по нему займет некоторое время. Однако в знак доброй воли и уважения к Ордену, великий князь тут же, не мешкая, разошлет гонцов во все стороны неманских земель с этой вестью. Великий князь сожалеет, что он пока не может до вынесения решения ни пропускать отряды меченосцев в силу постоянной распутицы и неухоженности из-за этого неманских дорог, ни покамест принять у себя орденских советников. Но он готов всегда и с радостью встречать и принимать в Ковно любое посольство от Ордена, дабы не было подозрений в нарушении перемирия и добрососедских отношений с его стороны. За сим великий князь сослался на свою чрезмерную загруженность делами и сухо дал понять, что более не задерживает посла.

Менее чем через час гонцы из Ковно помчались торными и неторными тропами во все вотчины и закоулки Великого Княжества. Всем было понятно, что князь просто-напросто тянет время перед лицом страшной угрозы, и будет собираться с силами. Однако выдюжит ли неманская земля натиска темных сил на этот раз, пока было неясно.

Непонятно это было и двум старейшинам земниковских родов, Брылю Бирзулису и Бортню Бубиласу, ехавшим бок о бок по лесной дороге на Вечевой Сбор. И тот, и другой думали о наставшей опасности и тихо вели неторопливую беседу.

- Мне кажется, сосед, тут одними лесными дозорами на кордонах уже не отделаешься, - сказал Брыль Бирзулис, придерживая своего не в меру торопившегося коня. - Придется доставать из сундуков запылившиеся секиры да кистени - и созывать ополчение.

- Ну, до ополчения сейчас, я мыслю, пока еще не дойдет, - задумчиво ответил Бортень. - Я вот думу думаю, что преподнесет нам Кориат Довмонтович, что для нас сообразит, старый лис?

- А что там думать? - сказал Брыль. - Он всё так по-хитрому обустроит, что быть теперь тебе снова воеводой, соседушка, в четвертый раз. Уж как пить дать - попомнишь мои слова. Да и то дело - кому как не тебе снова булаву взять? Одно дело воеводой в мирное время быть, когда хлопот воинских не в пример меньше, чем хлопот по хозяйству. А они куда как приятней, нежели ратные дела. Ну и там почет, уважение и всё такое, что прилагается также. А иной расклад, когда лихо не сегодня, так завтра нагрянет. Тут уж, как говорится, не до жиру.

- Да я не о булаве хлопочу, - прогудел Бортень.

- А ты вот похлопочи! - перебил его Брыль. - Об этом как раз и надобно хлопотать!

- Да что булава? - сказал воевода и махнул рукой. - Так, безделица, да и только. Сила ведь не в булаве - а в руке, ея держащей.

- А что, неужели твои руки утратили крепость? - хитро улыбнулся хозяин Пригорок. - Ты вот только мне не заливай про это, ради светлого солнца.

- Я, друже, о силе душевной говорю, о нутряной. О ней беспокоюсь - достанет ли ее у меня?

- О как ты круто завернул! - удивился Брыль. - Нутряная сила. В точку сказано, хорошо.

И, смерив взглядом воеводу, спросил:

- А что, ты усомнился в себе что ли, сосед?

- Ни в себе, ни в крепости своей душевной я не усомнился вовсе, - ответил Бортень. - Но тут, ежели такая лихая напасть над нашими главами сгущается, не просто воевода нужен, что силой, и разумом, и духом кременным не обделен. Тут иное надобно - больше, нежели все это, вместе взятое.

- И что же это? - изумился Брыль. - Или кто?

- Витязь, - просто сказал Бортень. - Здесь надобен витязь. Тот самый, каким был воевода Лютень, хвала небесным богам. Вот уж воистину был великий и славный воин - я ему, увы, не чета.

Брыль даже не нашелся, что и сказать в ответ - возразить было нечего. Сказать, чтобы Бортень не уничижал себя - означало пойти супротив правды. А поддакнуть и согласиться, в свою очередь вроде бы как получалось, что Брыль и сам считает нынешнего воеводу никуда не годным, пусть и в сравнении с героями прошлого. И так, и эдак - сплошное неудобство выходило: куда ни кинь, всюду клин. И Брыль даже заерзал в седле от этих мыслей.

Однако Бортень на душевные терзания соседа не обратил ни малейшего внимания, ибо размышлял об ином, полностью погруженный в свои собственные думы.

- Витязь надобен нашему краю, - говорил воевода. - А такового, сколь я ни мыслил, нет среди нас. Или стары через меру, немощны, или слишком молоды и юны все те, кто мог быть витязем назван. Я вот сколь ни перебирал в памяти своей всех воев нашего рода да ратников нашей дружины - не зрю я пока такого достойного, дабы всё в нем было в меру и как надобно. Кто вельми умен - того боги крепостью телесной малость обделили, а у кого силы через край - тому разумом изворотливей и смекалистей быть надо. А у кого и то, и другое в избытке имеется - у того стержень нутра хлипкий, ненадежный, кременного духа в нем нет. Или не выросли еще витязи в нашей земле - или, увы, срамота великая нам, что не взрастили мы сами таковых.

И Бортень тяжко вздохнул.

Брылю вдруг стало страшно жалко до самой глубины души своего соседа и давешнего друга, и, чтобы хоть как-то поддержать его, он сказал:

- Сосед, так тебе и сама судьбина навстречь! Ежели что, то ведь лихо-то это, напасть препаскудная, не завтра, чай, приключится? Есть ведь еще время-то!

- Время? А что время? - переспросил воевода.

- Как - что? - удивился Брыль. - Время есть еще. Почитай, даже предостаточно времени имеется, ежели посмотреть. Вот и воспитай, взрасти себе смену!

- Да из кого хоть? - мельком глянул Бортень из-под насупленных бровей на своего старого товарища. - Ума вот даже не приложу, в ком кровь течет такая, бьется в пульсе хоть каплей единой. Нет в сей час таких у меня на примете.