Пэт Ходжилл - Верхом на раторне

И так испытывающий тошноту, Торисен воздержался от вопроса какое именно создание угодило в миску перед ним. Он сделал вид, что ест, а между тем, не привлекая внимания, отдавал кусочки жестокого серого мяса щенку под столом, находя странное успокоение в небольшом шершавом языке, жадно облизывающем кончики его пальцев, очищая их.

Внезапно у его ног вспыхнула борьба. Щенки, которые до этого возились вместе с Лютым, рычали и кусали того щенка, которого кормил Торисен. Это не было случайной игрой; на мехе уже появилась кровь. К счастью молодая волвер с холодными синими глазами и громадными лапами была достойным соперником для любого из двух её противников.

Лютый быстро прервал стычку.

— Она проблема, вот эта вот, — сказал он. — Сирота из глубины Росли и не хочет никому подчиняться. Мы нашли её бродяжничающей. Конечно, мы не могли позволить ей голодать. Если бы мы отправили её обратно к родной стае, то теперь, после прибивания вместе с нами, они скорей всего убили бы её.

Торисен внимательно рассмотрел щенка сироту, которая ретировалась в угол, чтобы зализать свои раны. Она была, несомненно, более дикой, чем народ Лютого, который был по своему удивительно цивилизованным, с прочным знанием этики и эстетики. С другой стороны, волверы из глубины Росли считались свирепыми зверями, если конечно они вообще принадлежали к этому же виду.

Кендар предложил ему чашку подогретого сидра. Хотя его желудок восставал при одной мысли о ней, он принял её и начал благодарить мужчину, но не смог вспомнить его имени. Этого никогда не случалось с ним прежде, ни с одним из тех, с кем он был связан. У кендара дёрнулась улыбка, а румяное лицо покрылось белыми пятнами, когда он почувствовал, что связь с его лордом ослабла.

Вскоре после этого Торисен выскользнул из зала наружу в безлунную ночь.

Что со мной не так? думал он, прислонившись к внешней стене. Я окончательно теряю разум, или это просто изнеможение из-за подлого варева Адирайны?

Неважно, лучше удалиться, прежде чем он причинит боль кому-нибудь ещё.

Он пересёк внутренний двор в направлении старого замка, реликта минувших дней, вокруг которого был построен остальной Готрегор. Подобно большой крепости он был прямоугольным, с барабанными башнями на каждом углу. Первый этаж имел низкий потолок и был тёмным и заплесневелым, на его стенах рядами висели плохо различимые посмертные знамёна Норф. Кто-то из общей комнаты упомянул о том, что большинство из них было спасено из рощи деревьев и других мест, куда южный ветер Тишшу забросил их в последнюю ночь прибивания здесь Джейм.

Ещё больше свидетельств той ночи он увидел на втором этаже в Палате Совета. Здесь высокие окна цветного стекла поблёскивали гербами всех основных домов, и располагалась, занимая всю восточную стену, карта всего Ратилиенна, сверкающая драгоценными камнями. Теперь осколки последней блестели в свете звёзд во внутреннем дворике внизу — снова работа Тишшу или Джейм, он не был уверен в том, чья именно, да его это и не волновало, чтобы спрашивать.

Снова вверх в юго-западную башню, здесь было небольшое круглое помещение, которое он объявил своим спальным покоем, пыльное и промозглое, пустовавшее всю зиму.

Дома , подумал он с внезапно нахлынувшей депрессией, горькой как желчь. Нет, эта башня некогда им не была, только место в стороне от дороги, которое любому трудно найти, где он мог спрятаться.

— Ты ещё не так прочно стоишь на ногах в качестве Верховного Лорда, не так ли, мой дорогой?

Проклятье, Адирайна. Будучи слепой, она видела слишком многое. Неужели то, что он действительно хотел — это дом? Иметь своё место, любить и быть любимым?

Чушь. Он не мог позволить себе подобную роскошь, когда от него зависит так много жизней. Этим покоям просто не хватало внимания его слуги Бура. Из-за перевязанной руки ему так же следовало поискать помощи с раздеванием, но он не собирался просить об этом какого-нибудь кендара, чьего имени он мог вдруг и не вспомнить. Утром всё должно наладиться.

Полностью одетый, Торисен улёгся перед засыпанным пеплом камином и погрузился в тревожный сон. Он и Джейм снова были детьми в Призрачных Землях, они гонялись друг за другом вокруг серых мрачных холмов и через них, под свинцовой луной. Вверх и вниз, вниз и вверх…

Внезапно она набросилась на него и заехала локтем в лицо. Он взвизгнул от боли. Они покатились вниз по склону, дерясь и крича друг на друга, напоминая собой щенков волверов. У подножия она вырвалась и стремительно взобралась на следующий гребень. Он присоединился к ней, вытирая рукавом кровь из носа.

— Ты зачем это сделала?

— Я хотела посмотреть, как ты сможешь блокировать удар. Ты не смог. Я пыталась чему-нибудь научиться.

— Отец сказал, что тебя опасно учить чему бы то ни было. Почему все, что ты учишь, причиняет вред людям?

Она обдумала это, машинально срывая листья травы и позволяя им пробираться через свои неровные чёрные волосы, где они пытались укорениться. — Возможно. Но имеет ли это значение, пока я только учусь?

Он громко засопел и снова вытер свой нос. — Это важно для меня. Я всегда тот самый, кому достаётся.

— Плакса.

— Малявка.

— Папенькин сынок.

— Мерзкий шанир.

Она вскочила на ноги и посмотрела на него сверху вниз. Её глаза были серебряные, тронутые морозной голубизной, обречённые и дикие, и светящиеся не обычным для её лет насмешливым вызовом. — Я та кто я есть, а вот кто ты? Ты не знаешь, и ты боишься узнать ответ. Ладно, идём, поиграем в прятки. Ты будешь Отцом. Я буду Матерью. Поймай меня, если можешь!

И она исчезла, нырнула вниз по склону холма, в направлении замка, вихрем летящих волос, лоскутов и тонких бледных конечностей, удаляясь и пропадая.

Это не правильно , думал он. Это не происходило таким образом… не так ли?

Если он последует за ней, он знал, где найдёт её, там же, где и нашёл в тот ужасный день более двух десятилетий назад: в спальне родителей, стоящей перед зеркалом, чьи туманные глубины отражали не захудалые покои замка, а громадный тёмный зал; и лицо смотрящие на неё изнутри было не её собственное, а матери, которую они потеряли, которую их отец всё ещё отчаянно искал. Он попробует (опять) дотянуться до неё через стекло и (опять) Джейм остановит его. Она не понимала. Если Мать не вернётся, Отец будет зависеть от этого шанирова изображения матери в зеркале. Но она будет бороться с ним, как всегда боролась, как будто от этого зависела скорее его жизнь, чем её. И быть может, она опять толкнёт его назад, в постель их родителей, где они были зачаты и рождены, и она сломается под ним.

Это было последним, что он помнил. Когда он просыпался, она уже исчезала, из замка, из его жизни, и даже в снах он не мог найти её.