Андрей Дмитрук - Сувер

Откуда было знать женщине, что мужчины из обоих воевавших концов нашли сегодня оставленные кем-то на перекрёстках и в усадьбах, завёрнутые в мешковину охапки смертоносных орудий? Лишь из легенд, сложенных в незапамятные века, суверы узнавали о таковых да порой глубоко под землёй находили ржавый клинок либо закалённое жало для копья. А тут было всё новенькое, зловеще сверкавшее; древка и рукояти пришлись по рукам, и любо было взмахивать разящей сталью.

Нашлись там же и огнестрелы, каждый из которых мог выбросить с десяток дырявящих молний. Боги ведают почему, но обретшие их мужи сразу соображали, как надо пользоваться страшными трубками.

— А вот сидела бы ты дома, девонька, — наставительно сказал Будха — и, дунув в горячий ствол, засунул трубку за кушак.

— Я к родителям иду, дяденька. Вон что во граде творится, как бы их дом не подпалили.

— Ну, ну! — Портной расплылся в усмешке. — Тогда, ясное дело, тебя и силой не удержишь. Иди, девонька, да сама остерегайся! Может, нож хороший тебе дать? Позаботилась какая-то добрая душа, снабдила Суринов конец чем надо.

«Чёрная душа, — молча откликнулась Агна. — И я точно знаю чья!..» Не взяв ножа, побежала она дальше.

Шум и крики нарастали. Двое чернолицых всадников промчались с факелами; один на скаку жутко улыбнулся женщине, так, что она чуть не лишилась сознания.

Треща и почти человеческие издавая стоны, покосилось, оползло, рухнуло большое строение, взметнулся высокий столб искр. С другой стороны, ломая деревья, выбежал перепуганный индрик, на левом боку у него горела шерсть. Агна едва успела отбежать с пути великана; стало слышно, как, идя по прямой, он обрушивает усадебные хлева и амбары.

Наконец, она достигла околицы. Здесь, в небольшом доме, девятнадцать вёсен назад родилась единственная дочь у немолодых уже Амиты с Якшей; незачем было старикам возводить хоромы, так и остались в малой усадьбе с огородиком и посадкой малины, из которой летом не вылезала Агна.

Она так и не узнала, что случилось с отцом и матерью. Может, ушли куда-то, когда с большой соседней усадьбы, принадлежавшей родичам жены Ратхая, а стало быть, с особой яростью разгромленной питаровцами, — пламя перекинулось на их скромное хозяйство. Возможно даже, хотели старики добраться до её, Агны, нового дома, да сбились с пути в воюющем (сам с собою!) граде; сидят сейчас где-нибудь под уцелевшей крышей… прячутся в саду или того хуже. Слышится частая пальба огнестрелов; с топотом носятся покрытые копотью всадники, швыряют факелы в ещё уцелевшие усадьбы. А как бежал напролом, всё снося, пылающий индрик!

Стоя над угольями, оставшимися от родного гнезда, Агна старалась не думать о худшем. Губы кусала, чтобы не зареветь в голос, не рухнуть прямо на эту груду догорающих, подёрнутых седым пеплом брусьев и стропил. А потом подняла взгляд к затянутому облачной кисеёй небу. На фоне его, хорошо видимая отсюда, с околицы, чернела девятилучевая звезда — голова Гопалы.

Глядя на неё, женщина приняла решение.

Поднявшись на пологий холм, Агна оглянулась на родной Гопалар — и замерла, ошеломлённая. Чуть ли не весь град был накрыт дымным куполом; лишь самые высокие башенки, навершия с солнцами и петухами выставлялись из него. Разве что гавань речная не была ещё затянута этим маревом да сама река: на Ардве, против обыкновения, виднелось множество цветных парусов. Она догадалась: кто может, спасается на ладьях, плывёт, куда глаза глядят, от пожирающего себя града.

Присмотревшись, поняла Агна: купол-то не простой! Клубы серые, бурые и угольно-чёрные, рдяным и оранжевым подсвеченные изнутри, почему-то не растекались за околицы, висели единой плотной шапкой. И шапка эта разбухала, становилась всё гуще, тяжелее. Казалось, кошмарный груз сейчас раздавит оставшиеся дома. Представилось Агне, что не дым перед ней от усадеб, подожжённых воюющими родами и концами, но ставшие видимыми худшие чувства градчан: ярость, жестокосердие, бешенство мести. Вот они-то и душат, и лишают жизни дедовский град, нависнув над ним непроницаемым колпаком.

Отвернувшись, она побежала дальше, туда, где за пожелтевшим лугом рисовалась, в полнеба, скальная гряда, а посреди неё, в выемке, звездоголовый силуэт бога. Не может быть — неужто всего лишь треть месяца назад, столь полная счастьем, что боялась его расплескать, этой же дорогой шла Агна, и вёл её за руку любимый, и плясали вокруг нарядные, беспечные градчане, и пара серых медведей хранила жениха с невестой от подземной нечисти?! Ах, не уберегли медведи её любовь.

Вот и Сувой, спиральная тропа, огороженная гранитными голышами. Некогда кружить по ней, — скорее к храму, к храму!..

— А ну-ка, постой, девонька.

Кто это остановил бег Агны? Сам столетний Йемо, первый из гопаланов. Стоит на другой стороне Сувоя, в своих белых одеждах, и строго опущены белые всклокоченные брови на сухом тёмном лице.

— Обойди-ка, милая, тропу. Так оно лучше будет.

Поколебавшись — всё же не посмела ослушаться. Пошла Сувоем, стараясь не задеть ни одного камня: плохая была бы примета. А когда одолела тропу, — куда и страх ушёл, и тоска вместе с ним! Даже сердце стало биться ровнее. Тут только, впервые в жизни, поняла Агна: вот для чего выложена спираль на пути к святилищу! Покуда обойдёшь, утишишься, со спокойной душой приблизишься к храму.

По прямой тропке вышла она из центра Сувоя. Но кто это успел подойти, встать рядом со священником? Кривоног, приземист, одет в волчью шкуру; густые тёмно-медные, точно у индрика, волосы до лопаток, такая же борода на всю грудь. Видан-зверун Аранья! Голосом гулким и хриплым, словно из лесной берлоги исходящим, сказал:

— Вот и дождались мы тебя, родная!..

Хотела Агна ответить что-то, поклониться обоим старцам, — но тут над головами раздался, нарастая, громовый треск. Похож он был на кудахтанье огромной железной курицы.

Все трое подняли взгляды. Прямо к лику Солнцебога в синеве проползал двухтрубный летучий корабль. Хмурый, грязный след оставлял он за собой, словно удушливый купол над градом выпустил длинное щупальце с паролётом на конце.

— А не наделает он там дел?.. — первое, что пришло в голову, спросила Агна.

Помолчав немного, Йемо показал рукой на храм: войдём, мол. Но вошли они не через крыльцо, не в молельню со статуей Сурина, а через другой вход. И оказались в малой горенке, где на топчане тесная, будто детская постель была закрыта простым белёным полотном с узорной каймою, а рядом, на дубовом столе, стоял кувшин и лежали на глиняном блюде краснобокие яблоки. Крошечный алтарь на стене вмещал куклу Гопалы, высотой в две ладони, убранную сухими цветами душицы, тысячелистника, клевера и зверобоя. То было жилище первого гопалана.