Андрей Дмитрук - Сувер

Усадив гостей на лаву около стола, Йемо предложил ключевой воды из кувшина, хлеба и яблок. Сам же, сев на своё ложе и оказавшись совсем домашним, хрупким от старости дедом, заговорил чуть слышно:

— Наделает, наделает обязательно, милая… только нам бояться сего — ни к чему. Не пошатнут ни он, ни братия его, с подземцами дружная, того, что незыблемо во веки веков.

— А ты ешь, — шутливо насупившись, ткнул пальцем в блюдо Аранья. И Агна, со вчерашнего вечера маковой росинки не вкусившая, с наслаждением впустила крепкие зубы в яблоко. Молодое тело требовало. Но хруст оказался слишком громким, и стала она откусывать по малому кусочку, чтобы не заглушить речь Йемо.

— Скрывать от вас не буду, детушки: неспокойно впереди. Что нашли нас силы подземные, даром не пройдёт. Нам и то откликнется, что души свои в чистоте не сберегли, допустили в них тлен и порчу. А иначе — вся чёрная рать не одолела бы нас. Может, и не возьмут Сувер войной морокуны заморские; но немного лет пройдёт, сами тронемся на юг, будем заселять новые земли. Иным, великим народам начало дадим.

Отпив воды из деревянной чаши, он перевёл дыхание и продолжал:

— От холода уйдём, детушки. Здесь же надолго прекратится всякая жизнь. Морозные ветры задуют, снега выпадут, в лёд обратятся. Подо льдом, с гору толщиной, останутся наши грады. Когда потомки дальние, в иных местах давно живущие, снова праведную жизнь изберут, — тогда лишь придёт в Сувер тепло, растают льды и многие тайны откроются. Тут, под храмом, в подвалах каменных такое хранится! Не людские откровения, божьи. Да и не только тут.

— И Солнцебог прилетит на лебедице?.. — зачарованно спросила Агна.

— Сего не ведаю. Но полагаю, что так.

Брови Йемо сдвинулись. Потупив взор, он сказал тихо и грозно:

— А стране колдунов этих, лодкам их летающим и прочим выдумкам, подземцами внушённым, тоже конец придёт. И не такой, как Суверу; даже семени от них не останется! Огненный змей, богами с неба пущенный, остров их сотрёт с лица земли; в морской бездне найдут свою гибель.

Йемо опустил пергаментные веки. Замер.

Молчали гости, ожидая новых вещих слов. Но священник, словно очнувшись от сна наяву, улыбнулся им ясно, по-детски, и спросил:

— Червячка-то заморила, милая? Тогда пора нам и к делу приступать. Сейчас уже мешкать не годится.

— А отец мой с матерью… живы ли? — робко спросила Агна. — Скажи, если знаешь!..

Невесело вздохнув, покачал головой Йемо.

— Время-то какое, доченька! От тебя не потаю: готовься к худшему.

Всхлипнув, она схватилась рукой за горло. Но взгляд гопалана вдруг стал пронзителен, словно клинок, и голос не по-старчески прозвенел:

— А вот этого нельзя! Твёрдой будь, суверка! На страшное дело идём, на святое!..

Прокатившись по площадке, паролёт замер в опасной близости от её края. Пар лужей растёкся из-под круглой кормы. Отвалилась, лязгнув, дверь в борту, и по трапу сошёл наземь Инкэри. С собой он нёс объёмистую стальную бутыль.

Здесь, за головой Солнцебога с расходящимися каменными лучами, древние ваятели сняли верх скального гребня, чтобы лик Сурина рисовался на фоне неба. А срезанную скалу — выровняли, может быть, и расплавили, создав ровный, как стол, квадрат со стороной в полсотни шагов. Наверное, сюда садились воздушные суда ваятелей — или стояло какое-нибудь их сооружение.

Наконец-то, после всех своих стараний, Инкэри мог напрямую заняться тем, ради чего прибыл в Сувер. Всё готово для того, чтобы открыть Врата: доселе мирный град захлёстнут враждой, пространство вокруг него полно людской злобой, жаждой убийства и разрушения. А это — лучшая среда, лучшая пища для ларв и иных, более могучих сущностей Истинного Царства. Словно мухи на мёд, они соберутся сюда пировать.

Но мало того. Ему, Инкэри гур Эрфу, магусу высшей ступени, ведомо: на всей земле нет другого такого места, как гранитный гребень в окрестностях Гопалара. Недаром в те времена, когда ещё и нынешних-то разумных рас на свете не было, колоссальная мощь выдавила его из недр. Здесь наиболее тонка и хрупка земная кора, перемычка между Истинным и Мнимым Царствами. Для того и являлся сюда лжебог, хозяин обманных видений, чтобы своей печатью предотвратить возможное открытие Врат. И это ему удалось надолго. Вплоть до сегодняшнего дня. Сейчас уже нет на свете силы, которая помешала бы прорваться наружу подлинной сути сущего, она же есть Тьма.

Он, Инкэри, совершит здесь всё необходимое, дабы Тьма, лежащая в основе миров и душ человеческих, могла выплеснуться наружу и заменить собой жалкие видения, рождаемые светом. Сняв печать бога-обманщика, он поможет выйти Хозяину Тьмы, Тому, Чьё Имя — Тайна. Неименуемый покорит себе Сувер, а за ним и все иные страны. Превыше всех царей и вождей станут Его слуги, магусы. Тогда, чтобы видеть любые вещи насквозь, они за ненадобностью выжгут себе земные глаза.

Инкэри поставил бутыль, осмотрелся. Пылающий град не был отсюда виден. С трёх сторон площадки, в чистой воздушной глубине, раскинулся прекрасный край. Тёмно-синяя Ардва, с мотыльками парусов на ней, делала плавный изгиб к северо-востоку. За рекою — сосновый бор на мягких холмах, подобный зелёной овчине, раздавался лишь для того, чтобы впустить в себя круглые зеркала озёр. От ближнего берега шли луга, перемежаемые рощами; с высоты были различимы серые валуны, лежавшие поодиночке или россыпью. За луговым окоёмом лиловые, прозрачные тянулись далёкие горы. День был погожий, но некая дымка белела на небе, заслоняя прямое сияние солнца.

Он с наслаждением вдохнул воздух, напоённый свежестью сине-зелёного края. Затем вновь поднял бутыль, проверил устройство, привинченное к её горлышку. Магусу предстояло главное: на гранитной плоскости нарисовать внешнее очертание Врат.

Инкэри помнил эту фигуру во всех подробностях, его память была неизмеримо лучше обычной человеческой, — но всё же справлялся с рисунком, выгравированным на серебряной пластине. Из бутыли хлестала струя распылённой краски. Постепенно на площадке вырастала большая, шагов десяти в поперечнике, чёрная звезда. Основных лучей у неё было шесть.

Бегая с краскопультом и оставляя широкие, на диво ровные линии, альд как будто вовсе не уставал, даже лицо не вспотело. Вот уже начерчены все шесть острых лучей, и концы их соединены прямыми, так что звезда превратились в многоугольник. Теперь Инкэри занят более тонкой работой: он делает внутреннюю разметку фигуры. Линии множатся, перекрещиваются. Важно не ошибиться даже в ничтожной мелочи: ведь рисунок есть не что иное, как призыв к Неименуемому: «Приди и властвуй!» Всё гуще и сложнее паутина; применив самую узкую из насадок пульта, в ячейки чертежа альд вписывает знаки, напоминающие хищных насекомых. Осталось срастить лишь три линии и на их скрещение капнуть собственной кровью. А тогда…