Д Кузиманза - Ну и что, что тролль[СИ]

В общем, гребут они по очереди, гребут, а тем временем папка уже домой вернулся и спрашивает:

— Где же моя дочка?

— Не знаю, — отвечает мачеха. — Не спросясь, убежала гулять.

Но тут они с росомахой входят в дом. Так, мол, и так — на смерть "матушка" послала. И что злая мачеха могла возразить против двух свидетелей? Папаша как рассердился, как затопал ногами, как схватил со стены ружьё — а она шасть в печку и в трубу вылетела. Ищите, машите, пишите!..

Дверь опять открывается, и являются добры молодцы в золотых одеждах. И давай росомахе в пояс кланяться. Смотрят дочка с папой — а это и не росомаха совсем, а князь в собольей шапке и драгоценной одежде. Взял он дочку за руку и повёл во двор, где уже стояла тройка. Посадили их с папашей на шитые серебром подушки, укрыли медвежьей полостью, и помчались тройки в его высокий терем на свадебку весёлую, на пир щедрый. А князь на гнедом коне рядом скачет, а дружина его — позади.

— Душа моя, а почему конь у тебя не белый? — спросила она жениха.

— Надоело! — ответил он. — Все хихикают: "На белом коне, на белом коне." Я вообще решил реорганизовать всё. И на тебе, голубка моя, женюсь потому, что все княжны и принцессы мне уже сто раз двоюродные сёстры или родные тётки. Княжеский генофонд спасать надо, породу оздоровлять!

— Оздоровлять? — ошеломлённо переспросила она, и ей стало обидно, что опять снимают не сказку, а дурацкий стеб…

— Алло! Эй! Девушка!

Матильду трясла за плечо улыбающаяся тётка в форме.

— Конечная остановка! А спать иди домой. У меня доча тоже работает допоздна и в метро засыпает. Остановку не проехала?

Ох ты! Хорошо, что разбудили! Так бы и каталась, ведь спит она крепко. А милый, дорогой, любимый, единственный бегал бы, волнуясь, вокруг станции метро и с тревогой обзванивал всех её сотрудников, ведь репетиция давно закончена.

— Нет, мне до конечной, — она улыбается добродушной контролёрше и спешит к эскалатору, на ходу глядясь в зеркальце и поправляя макияж. Дурацкий сценарий выскальзывает из-под локтя и падает, раззявившись, обложкой кверху. Какой-то паренёк чуть было не наступает на него, но поднимает и отдаёт Матильде. Она хочет одарить его самой ослепительной из своих экранных улыбок, но вспоминает, что наверху её встречает дорогой, любимый, единственный. Поэтому просто мило улыбается и благодарит.

Поднять книгу ей было бы не так-то просто — как известно, костяная нога не сгибается, особенно если войдёшь в образ.

Но через пару часов мысли о костяной ноге далеко, сценарий в гардеробе, а она за столиком рядом с самым-самым. Разноцветная иллюминация кружит Матильде голову. Ко всему ещё и оглушительная музыка. Почему-то в таких заведениях считается: чем громче, тем лучше, и колонки натыканы в самых неожиданных местах. Посетителям приходилось кричать, что добавляет ещё больше шума.

Матильда не слышала своих мыслей и не могла ни на чём сосредоточиться. Кажется, она перебрала в выпивке, всё выглядит смешным и неважным. Но как заноза, словно камешек в обуви, что-то мешает и тревожит. Может быть, здесь слишком много симпатичных девушек?

— Поехали уже домой, — обратилась она к сидящему рядом за столиком кафе молодому мужчине, тому самому милому, дорогому, любимому, единственному. Но тот был занят разговором с другими, точнее они перекрикивались, наклонившись через стол. Матильда легонько толкнула его локтём, и, когда он посмотрел на неё, повторила:

— Я устала. Поехали отсюда.

Он улыбнулся. Хотя выпил столько, что кто-нибудь другой уже валялся бы под столом, по нему почти ничего не было видно. За это его тоже любила — за силу и жизнелюбие. Но главная привлекательность была в другом.

— А как объясним наш уход молодожёнам? — спросил он.

— Это твой друг, — она имела в виду жениха, а её приятель был свидетелем на его свадьбе. — Выдумай что-нибудь, — крикнула почти ему в ухо и соблазнительно улыбнулась.

Он извинился перед сидящими за их столом и пошёл искать свежеиспеченного мужа в этой толпе, где все перемешались. Невеста сплетничала с какими-то женщинами и на его вопрос только пожала плечами. Наконец нашёл бывшего жениха танцующим с какой-то длинноногой блондинкой.

— Извини, дружище, но мне срочно нужно уйти, — кричал ему. — Ещё раз всего наилучшего и счастья в семейной жизни!

Блондинка подмигнула ему, а друг понимающе кивнул и рассмеялся:

— Нет проблем! Спасибо тебе.

Когда вернулся к своему столику и кивнул Матильде, та сразу оживилась, схватила его под руку, и они вышли на свежий воздух. Уже были на стоянке машин, но спутница остановила его. Он хотел спросить, что случилось, она закинула ему руки на шею и поцеловала в губы. И не успел он её тоже обнять и прижать к себе, как Матильда выскользнула из его рук, засмеялась и пошла к машине. Он, тоже усмехнулся, скрывая досаду, но ускорил шаг, выключил сигнализацию и, как джентльмен, открыл дверцу Матильде, помог ей забраться на сидение рядом с водительским, захлопнул дверцу.

— Пристегнись, — обойдя машину и садясь за руль, посоветовал ей.

Она накинула на себя ремень, не застегнув: не любила ремни, и сейчас ей было не до того:

— Мои родители поехали на дачу до понедельника. Может быть, продолжим приятный вечер?

Он заулыбался шире, без лишних разговоров кивнул, и они выехали со стоянки. Матильда включила радио, которое отозвалось оглушающими воплями, напоминающими то, от чего они сбежали.

— Только не это! Не могу ничего найти.

Он нажал другую клавишу, на мгновение наступила тишина, которая сменилась негромкой, мурлыкающей мелодией

— Ты купил новую машину?

— Несколько дней назад взял у мамы.

Она улыбнулась:

— Обмоем тачку, да?

— Мы же едем, — усмехнулся и он, не отводя глаз от дороги: вот-вот должны были выскочить с тихой улицы на оживлённую развязку.

А Матильду вдруг охватила волнение и смутная тревога. Что-то она забыла… Сегодня такой суматошный день, всё время она спешила, всё время… да, именно время поджимало, столько дел она скомкала ради этого вечера с приятелем. Но оно того стоит, хватит мучиться романтической дурью и смотреть на мир сквозь розовые очки. Пора браться за ум, пора, как говорят, вить своё гнездо. Он любит её, видно невооружённым взглядом, поэтому всё побоку, главное, не подпустить к нему других таких же умниц!

Но что же она всё-таки забыла? Не то, чтобы важное, точнее, сейчас неважное…

— Ой! — вдруг вскрикнула она так, что он вздрогнул, но продолжала уже со смехом:

— Я даже не знаю, есть ли дома хотя бы минеральная вода и кусок хлеба! Остановишься возле какого-нибудь магазина?

— Прежде всего, возле цветочного, чтобы купить тебе розы. Ты любишь розы?

— О-бо-жаю! Ой, какой ты милый! — и в неожиданном, как недавно на стоянке кафе, порыве, она кинулась к нему с поцелуями. Момент был явно неудачный, он крикнул: