Ирина Булгакова - Черный завет

– Как это? – не сдержалась она.

– Люблю, когда все остается по-старому. Никакая ты не Кошка. Не знаю, кому ты наступила на горло, и в связи с чем взбесился город. Я был с тобой в ночь полной Селии. Кошки могут… могли долго не обращаться, но в полную Селию природа брала свое. Ты можешь быть кем угодно, но ты не Кошка. Хотя знаешь, я ничего не имел бы против того, чтобы полюбоваться на это зрелище… Ну, вот, опять у меня одни любовные утехи на уме… Прощай.

На сей раз он вернулся сам.

– Да, Донатэ, ты Лесника не бойся. Он не пойдет за тобой.

Доната рот открыла от удивления. Берт не стал ждать от нее обычного «как это», предпочел ответить сразу.

– Он вернулся в город, требуя новых охотников. И как бы между прочим поинтересовался: цела ли плата, обещанная ему за тебя. Если не знаешь, он колдуна за тебя просил. Есть, вернее, был у нас один такой. Слово за слово, губернатор собрал людей, чтобы Лесник убедился в том, что его не обманывают. Колдуна и правда нашли. Только несвежего уже, и вовсю попорченного червями. В общем, чтобы не пугать тебя кровавыми подробностями – а поверь мне, там было на что посмотреть, Лесник расстроился и под горячую руку сожрал и губернатора и его людей… Вот мне их нисколько не жаль. А тебе?

Она только вздохнула в ответ.

Она трогала белые камни, заползала пальцами в трещины, пронизывающие стены до самого основания. Она задирала голову, чтобы рассмотреть сохранившиеся до половины башни, теряющиеся в вышине. Ловила ртом затхлый воздух подземных гротов, затопленных вышедшей из берегов рекой.

И всюду ее встречало безмолвие. Бродила ли она по гулким мостовым, давно отвыкшим от звука шагов. Входила ли в разрушенные залы, терпеливо обследуя мраморные плиты. Поднималась ли по ступеням, еще хранившим память об иных временах – всюду ее встречало одно и то же.

Безмолвие и запустение. Даже эхо, одно время таскавшееся за ней бродячей собакой, отстало и заснуло, свернувшись калачиком на пропитанных теплом Гелиона камнях.

Разрушенный город остался белым, свято оберегая то немногое, что осталось от власти времен. Хотя осталась от былого величия едва ли половина, как прежде слово Дон от имени Доната. Руки ажурных мостов, теперь протянутых в никуда, треснувшие постаменты башен, на которых ничего не было, арочные переходы, чьим сводом служило голубое небо. И тени, каждый раз ведущие неравный бой с белым цветом камней.

Только ночью Белый город становился прежним, когда воображение спешило достроить башни, заделать дыры в стенах и дать звездный потолок залам, расцвеченным безумным светом Селии.

– Никого? – Ладимир нашел ее у фонтана, заполненного первым снегом.

Доната очнулась и подняла на него утомленные глаза.

– Может, хотя бы намекнешь, кого мы ищем? – старый вопрос, под стать разрушенному городу.

Отрицательно качнула головой и поднялась с камня, согревшегося под ней.

– Пошли тогда.

В сумерках еще угадывалась дорога.

Так они и шли – единственный жизненный ток на мертвых улицах. И только ветер, торопливо заметая следы, не мог дождаться, когда они укроются в одном из уцелевших домов, чтобы в тот же миг обрести совершенную власть над обезглавленным городом.

В огромном зале, чуть согретом дыханием костра, Доната села на деревянные обломки, прежде бывшие частью чего-то значительного и прекрасного. Сунула руки в огонь и долго не чувствовала тепла.

Город просил смириться, город просил отступить. Она слышала это по ночам, когда закрывала глаза. Но город молчал, стоило ей о чем-то его спросить. Ответом на вопросы было эхо, возвращающее ее же слова.

– Долго ты собираешься здесь пробыть?

Доната взглянула на него и удивилась: и не устает он каждый раз спрашивать одно и то же? Наверное, надеется, что проблуждав по городу, в один прекрасный день она придет и скажет «уходим».

Город молчал, и черная тварь молчала. Та Женщина, которая, если верить колдуну, должна быть здесь, молчала тоже.

Промолчала и Доната.

– Ты вот тоже, как выяснилось, в темноте ничего не видишь. А когда спасал меня, видел не хуже Кошки.

– И это все, что тебя интересует? – остолбенел Ладимир, насаживая на вертел крупную земляную крысу.

– Интересует. Ты же не отвечаешь, когда я тебя спрашиваю.

– Хорошо. Если я отвечу, ты тоже мне ответишь?

Она кивнула головой, вовсе не собираясь держать слово.

– Наина дала мне капли Пустышника, когда узнала, что я хочу идти в ночь.

– А чего ради ты собрался идти в ночь?

– Не мог оставаться в деревне, – он пожал плечами. – Просто не хотел никого видеть после того, как услышал Истину.

– Странно. Тогда Наина вполне могла догадаться, что ты освободил меня. Зачем же послала охотников в лес?

– Вряд ли. Такая мысль никогда бы не пришла ей в голову. Она просто не в состоянии была соединить нас. Я ушел сам по себе. Никто во всей деревне, кроме Наины, о моей Истине не знал. Отец сказал наедине. Кошки, знаешь, вполне способны и сами освободиться…

– Твоя Наина никогда не считала меня Кошкой.

– Что? – он остановил руки у огня и не сразу заметил, как пламя жадно набросилось на беззащитную плоть. – Почему ты так думаешь?

– Она сама сказала.

– Подожди, я чего-то не понимаю: а для чего тогда готовился костер?

– Будешь проходить мимо своей деревни, не забудь ее об этом спросить. Только бойся первого снега…

– Понятно, – усмехнулся он. – На Лесника, не к ночи будет помянут, намекаешь? Это уж вряд ли. Не такой я дурак.

Ночью, когда догорал костер и Ладимир засыпал, город наваливался на Донату всей тяжестью, закрывал рот и шептал на ухо гадости. Вот и сейчас город пустил в ход одну из своих изощренных пыток. В глубине зала, в углу, до которого не мог дотянуться свет Селии, белым пятном маячило чье-то лицо. Доната зажмурилась, и лицо пропало.

Вот этого она и боялась. От уговоров город перешел к угрозам.

От черной тени, что несла на себе белое лицо, зарябило в глазах. Тень надвигалась, будоража худшие воспоминания. Если бы Доната точно не знала, что это сон, то непременно бы закричала. Но не к чему было пугать спящего Ладимира.

Это ее город. И борьба им предстоит один на один. Город бессовестно залез к ней в душу и раздобыл там то, что пугало ее больше всего. И только тихое звяканье ключей заставило ее окончательно распрощаться с надеждой.

– Пойдем.

Тот же безобразный, лишенный человеческой окраски голос. Те же прорези в белой маске. Та же чернота, что скрывалась за ней.

Доната поднялась и медленно шагнула ему навстречу. Ее колотило от страха, но она не могла позволить коснуться себя этими мерзкими бесконечно длинными пальцами.

– Пойдем.

И она безропотно пошла.

Ключник все-таки подобрал ключ к ее душе, и всякое сопротивление теряло смысл.