Екатерина Кинн - Алмазные серьги Адити

Белая колесница неслась, не касаясь земли. Промелькнула дымно-огненная полоса, закричали диким голосами сгорающие заживо люди. Сатьябхама проследила взглядом ее от конца до начала — и увидела Нараку.

Царь Праджьотиша стоял на своей колеснице, высокий и грозный, в панцире из черненой бронзы. Он уже увидел несущуюся к нему белую колесницу и направил на нее стрелу. Стрела словно гнала перед собой воздух, ее окружало все ширящееся сияние, и Сатьябхама на мгновение зажмурилась. Она не знала, как отразить эту астру, но все же послала ей навстречу поток стрел — и напрасно. Ее колесничий внезапно встал, закрыв ее.

— Канха! — в ужасе закричала она, но сияние ударило его в грудь и угасло, не причинив вреда.

— Это вайшнавидья [21] Вайшнавидья — мистическое оружие Вишну. , милая, — сказал он, смеясь. — Разве она причинит мне вред?

— Я рада. Но, Канха, посмотри — наши воины устали, их построение разбито, и вот-вот войско Нараки пойдет вперед и сокрушит их. Нас слишком мало.

— О нет, — сказал Кришна, поднимая правую руку. — Нас столько, сколько нужно для победы.

Вокруг его указательного пальца сгустилось золотое сияние чакры. Зубчатое колесо вращалось так быстро, что его край казался размытым, туманным. Кришна сделал легкое движение кистью, и чакра мелькнула, словно молния.

Там, где она влетела строй врагов, послышались крики. Хлынула потоком кровь из отрубленных рук и обезглавленных тел. Огромное войско Нараки таяло. На поле между рекой и городом росли груды обезображенных тел, и кони ступали по бабки в крови.

С земли поднялась такая пыль, что ничего нельзя было различить. Диск солнца плыл в белесом небе, красный, словно окрашенный кровью.

Лучники метали стрелы налево и направо и падали, поражая друг друга. Колесницы сражались с колесницами, пехотинцы с пехотинцами, всадники со всадниками, а могучие слоны со слонами. Воины разили друг друга мечами, копьями, пиками, дротиками и железными прутьями. Там и сям виднелись отрубленные головы, валявшиеся в пыли: на одних верхняя губа была выбрита, у других были красивые носы, на некоторых были опрятно приглажены волосы, иные были украшены венцом или же серьгами. И вскоре на поле битвы были распростерты тела кшатриев, растерзанные на части стрелами, напоминающие стволы деревьев шала. И земля там была усеяна отрубленными руками, умащенными сандалом, напоминающими кольца змей, и головами, украшенными серьгами. Пыль с земли пропиталась текущею кровью, образовалась страшная грязь, воцарился беспорядок.

Солнце уже клонилось к закату, и Сатьябхама слишком устала, чтобы ужасаться. Ничто не кончилось, и Нарака носился по полю на своей колеснице, убивая ее воинов. Но и от его войска остались жалкие ошметки.

Наконец он повернул колесницу и помчался ей навстречу. Сатьябхама натянула лук, сосредоточилась. Прошептала мантру. Одна стрела — только одна сорвалась с тетивы и ударила Наракасура в грудь, пробив панцирь. Он удивленно развернулся всем телом, но лук выпал из его руки. Черная колесница остановилась, колесничий медленно сполз на землю, так и не выпустив из рук поводья — чья-то случайная стрела вошла ему в бедро, и он истекал кровью. Сатьябхама спрыгнула с колесницы. Лук она держала натянутым на всякий случай. Но колесничий — асур (теперь она видела это), с виду совсем юный, — лежал неподвижно.

Нарака был еще жив. Он навалился на бортик колесницы, но подняться уже не мог.

— Стрела… — прохрипел он. — Не может… быть.

— Я — Бхуми, — сказала Сатьябхама, наклонившись к его лицу. — Я — земля, что стонет от твоей поступи, Наракасур.

— Но ты… не можешь… убить… меня… только… мой отец….

Сатьябхама протянула руку и вытащила из-под его панциря мокрый от крови шнурок, на котором висели алмазные серьги.

Нарака проследил взглядом, как она стряхивает серьги себе в ладонь, отбрасывает шнурок, и кажется, что в руке у нее живое солнечное пламя. Нарака задыхался. Он боролся за каждый вдох, но с каждым вдохом в груди что-то рвалось. Стрела мешала, силы утекали. Он посмотрел через плечо этой женщины. Там высилась фигура, подобия которой он видел в святилищах — высокий, четырехрукий, облаченный в золотые одежды, с венком из цветов на плечах, там стоял его божественный отец.

«Что дальше?» — хотел спросить Нарака. Но Вишну сделал один быстрый взмах рукой — и золотой диск с острыми краями вонзился в шею Нараке, отделив голову от тела.

Царь мертв, войско рассеянно, оба сенапати убиты, царевич Бхагадатта тяжело ранен — и Даршиту осталось только открыть городские ворота перед победителем.

День за днем на берегу реки пылали костры, на которых сжигали мертвых. А лагерь Кришны все рос и рос — Даршит велел собрать всех женщин, которых натащил царь из своих походов, и тех, которых привели сборщики дани, и всех, кого только могли вспомнить управители царских хозяйств. Несколько тысяч женщин — Даршит заранее злорадствовал, представляя себе, как этот коровий пастух будет с ними управляться — со сборищем капризных и глупых баб, годных лишь ублажать мужчин на ложе, ткать и сбивать масло, к том уже опозоренных.

Нечего говорить, что Сатьябхаму тревожили те же мысли. Особенно после того, как она заговорила с несколькими женщинами-брахманками о возвращении домой.

— Нет, нет, — сказала одна. — Я не могу! Мой муж не примет меня, ведь я была с другими мужчинами, пусть и не по своей воле!

Они все боялись вернуться. Некоторые говорили:

— Лучше мне уйти в лес и стать отшельницей!

Они горевали о своих детях, мужьях и родителях так, как будто умерли. Те же, кто родили в плену или забеременели, держались словно отверженные, что просят милостыню.

Сатьябхаме еще казалось, что все можно уладить, когда на обратном пути они остановились у пограничного городка, откуда родом было аж с полсотни бывших пленниц. Она занималась делами войска, потом отдыхала, пережидая в полудреме самые жаркие часы дня. Разбудили ее женские крики и мольбы. Она накинула на голову паллу и выглянула из шатра.

— Эй, — что там такое? Пропустите!

Стражники отступили в стороны, и к ногам Сатьябхамы упала девушка из числа пленниц. Кажется, ее имя было Радхика.

— О царица! Спаси и помоги!

— Что случилось? — спросила Сатьябхама.

— Джита! Джита, о дэви! Она пришла домой, села с детьми, и тут ее муж пришел домой и закричал на нее! Он позорил ее перед всеми соседями, он выгнал ее из дома! Он побил дочь, чтобы та не плакала из-за матери!

Сатьябхама ощутила, как поднимается ярость. Что делал этот никчемный муж, когда его жену уводили воины Наракасура? Рыдал и умолял? Она помнила Джиту — кажется, та была из кшатриев, она и после плена не утратила спокойного достоинства.