Сэмюел Сайкс - Семь клинков во мраке [litres]

– Оперы все же лучше. Хорошо они заканчиваются или плохо, они заканчиваются. Тебе не нужно волноваться, что случилось или что еще может случиться. Неважно, сколько мертвых людей на сцене, занавес падает, и они снова живы. Но если ты по другую сторону занавеса…

Она сжала руки в кулаки, опустила их на стол и закрыла глаза.

– Все, что у тебя остается, это трупы.

Над столом повисло молчание.

Такое молчание воцаряется, когда падает клинок, когда в постели находят холодное тело, когда слово уже прозвучало и его не вернуть. На мгновение у Третты возникло искушение оставить все как есть, оставить в покое эту женщину и ее рассказ в этой комнате, и пойти напиться до состояния, когда она не будет слышать звуки выстрелов и падающих тел.

– Брехня.

Но ей еще предстояла работа.

– Брехня, – выплюнула Третта. – Ты думаешь, я тебе поверю?

– Ну, мне кажется, это было увлекательно.

– Когда я впервые увидела тебя, то решила, что ты просто скиталец, просто еще один убийца, – сказала Третта. – Но пока я слушала тебя, я думала, что в тебе может быть что-то больше, глубже, чем у тысячи убийц, бродящих по Шраму.

– А сейчас? – спросила Сэл.

– А сейчас я вижу и то и другое. – Она обвиняюще ткнула в Сэл пальцем. – Единственная разница между тобой и другими подонками, ползающими по земле, в том, что у твоей глубины нет дна. Нет ничего, чего бы ты не сделала, нет чести, которую бы ты не предала, нет никого, кого бы ты не убила, чтобы получить то, что ты хочешь. Твой фарс с признанием тому подтверждение, если там и есть хоть крупица правды.

– Что, хочешь сказать, я все выдумала просто так?

– Хочу сказать, что ты мерзавка, но не дура. – Третта сощурилась, пригвоздив острым взглядом Сэл к стулу. – Ты, разрушившая два города, чтобы убить горстку людей, имевшая дела с ворами и убийцами, уничтожавшая жизни одним своим появлением… – Она потрясла головой. – Ни один из твоих поступков не был просто так. Ни один. Ты что-то замышляешь.

– Например, что? – Сэл сложила обе руки на столе и безмятежно посмотрела на Третту. – Думаешь, я заключила сделку с Алотеном? Или с Джинду? Или что один из них следил за вами всю дорогу и я просто-напросто жду, что вот-вот в дверь ворвутся спасители? – Отраженный свет блеснул в глазах Сэл. – Сейчас?

Повисла напряженная тишина. И только через миг Третта осознала, что вся вытянулась как струна. Маленькая часть ее, крошечная ноющая боль в основании шеи, которая сохранила ей жизнь в дюжине полевых сражений, приказывала развернуться, выхватить оружие и палить в дверь, которая вот-вот распахнется, впуская огонь и магию. Боль растеклась по позвоночнику, докатилась до кончиков пальцев. Она схватилась за стол, готовая вскочить и начать стрелять.

Ровно до того момента, пока Сэл не начала улыбаться.

– Да, – протянула она. – Было бы круто, правда?

Третта подумала, что сейчас самым правильным было бы проклясть ее или попросту пристрелить. И с удивлением осознала, что, когда напряжение схлынуло, она лишь кивнула.

– Да, было бы именно так.

Третта знала, что должна быть в ярости. За потраченное впустую время, за потерянные жизни, за то, что Кэврик ушел, за бессмысленные разрушения и бесконечные страдания, которые следовали за этой женщиной. Если это правда хотя бы частично, именно такого она заслуживала.

Но Третта могла лишь смотреть и спрашивать.

– Тогда зачем ты все это мне рассказала? – Она скрестила руки на груди. – Зачем все это?

Улыбка Сэл была долгой и печальной, как последняя порванная струна старой арфы.

– Я сказала с самого начала. – Она посмотрела на руки. – Это все, что я оставлю после себя.

Она погладила шрам над глазом.

– Даже до этого, до револьвера, до списка, у меня не было ничего, кроме трупов. С тех пор все стало только хуже. Моя история – единственное, что я могу еще оставить. – Она опустила руки и закрыла глаза. – Все остальное просто прах и шрамы.

Сквозь раздражение Третта подумала, что только сейчас Сэл заинтересовала ее. Она злилась на себя за интерес к этой убийце. И все же ее голос, слова обволакивали, как снежная пелена. После кровавой бойни в ее честь последним даром Сэл будут слова.

Но, возможно, это правильно.

В конце концов, разве не слова Великого Генерала освящают Ставки Командования по всему Шраму? Разве не слова великих командиров Революции вдохновляли солдат сражаться? Разве не слова заставили Кэврика Гордого продолжить испытание? Разве не слова остаются после всех нас?

Философ мог бы дать ответ. Или поэт. Третта была всего лишь солдатом на службе. Молча она поднялась со стула, вытащила ручницу и зашла Сэл за спину. Не понимая, что и зачем делает, она опустила руки на плечи Сэл и прижала ствол к ее затылку.

– Нет.

Деревянный стул скрежетнул по полу. Сэл поднялась и обернулась, твердо посмотрев Третте в глаза.

– Если собираешься убить меня, – тихо произнесла она, – смотри мне в глаза.

Третте захотелось дать ей пинка за наглость. Никто, не говоря уже о грязном скитальце, не отдавал приказы воен-губернатору Революции. Протокол требовал выстрела сзади. Гордость требовала стрелять в сердце, а не в голову.

И снова Третта удивлялась себе. Без возражений она приставила ствол ко лбу Сэл. Взвела курок и посмотрела в глаза убийце, бандиту, скитальцу.

Салазанке ки-Иорил.

Алому Облаку.

Сэл Какофонии.

И женщина посмотрела в ответ.

Не моргая.

Пока не прозвучал взрыв.

Третта опустила пистолет. Воздух наполнился запахом дыма. На миг в комнате воцарилась мертвая тишина.

А потом взвыли сирены.

Третта поспешила к окну камеры и, посмотрев вверх, увидела стучащие по улице сапоги. Солдаты Революции под выкрикиваемые приказы бросились на звук взрыва, а гражданские с криками бежали в противоположную сторону. Сквозь грохот Третта смогла разобрать «атака» и «восточная стена». Она позвала было солдат, но никто не услышал ее из-за второго взрыва. Со своей позиции она увидела огромный столб пламени, поднимающийся над домами, дым стелился черными крыльями.

Сирена завыла с новой силой, чтобы пробиться сквозь новые крики, приказы и топот сапог. Сквозь хаос она едва расслышала тихий голос за спиной:

– Третта?

И обернувшись, успела заметить тяжелые металлические наручники, врезавшиеся в лицо. Она рухнула на пол, ошарашенно глядя на руки, шарившие по ее мундиру. Кровь хлестала из носа, глаза закрывало тенью. Очнувшись, она увидела пустые наручники, падающие на пол, и ключ, отскочивший от них. А потом посмотрела в ствол собственной ручницы. Над ней сверкали два голубых глаза и скалилась обрамленная шрамами улыбка.

– Как выясняется, – сказала Сэл Какофония, – я все-таки кое-что замышляла.