Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

И, мало того, нанимать мне в помощь драконианина! Да, кальдериты от древнего прошлого без ума, однако предпочитают, чтобы оно оставалось в прошлом , а не являлось на порог живьем, сетуя на разграбление древних руин с тем, чтоб украшать награбленным поместья наподобие Стоксли. Нет, приглашать драконианина приехать в гости и заявить о своих правах на реликвию такой важности кальдериту и в голову бы не пришло.

Однако… всякий раз, как лорд Гленли выражает заботу о чувствах дракониан, это звучит фальшиво. Или нет, не фальшиво – тут я, пожалуй, кривлю душой. Скорее, натянуто. Неловко. Или как минимум, непривычно. Прежде я относила это на счет страха перед двухметровым созданием с драконьими крыльями и пастью, полной острых зубов: дракониан многие люди с непривычки боятся. Но, может быть, дело не в страхе? Может, причина в том, что он что-то скрывает?

Своего рода ответ я получила позже, только сама не знаю, верю ему или нет. Уехать сразу же после ужина означало бы нанести хозяйке серьезное оскорбление, но, к счастью, свойственных рубежу веков взглядов насчет того, как гостям надлежит развлекаться, поднявшись из-за стола, она не придерживалась, а если и придерживалась, то навязывать их никому не стала. Кора увлеклась разговором с юной леди по имени мисс Симпсон (по-моему, единственной из соседок, которую считала кем-то вроде подруги), а Кудшайна я потеряла из виду и ничуть не обрадовалась, когда подошедший лорд Гленли поспешил отвести меня в сторону.

Помнится, я упрекала его в неловкости? Так вот, теперь он вовсе держался, словно у него кофель-нагель вместо спинного хребта.

– Прошу простить меня, мисс Кэмхерст, – заговорил он, точно каждое слово из его рта тянет клещами дантист. – Признаться, я не всегда питал к представителям драконианского вида теплые чувства, однако не думайте, будто Кудшайну в Стоксли не рады. Я весьма высоко ценю его труд.

Очевидно, эти слова дорого обошлись его гордости, но я оценить этакой жертвы по достоинству не смогла – особенно когда он сказал «драконианского вида» вместо «драконианского народа». И уж тем более после того, как далее последовало:

– Вы ведь понимаете: в тот день, на летном поле, я непременно осадил бы угрожавших ему адамистов, как подобает, не прими дело столь… неделикатный оборот.

Услышав это, я сразу же ощетинилась. Нет, я отнюдь не забыла, как он пытался встрять между мною и Холлмэном… но зачем напоминать об этом в доказательство благих намерений, если из его стараний не вышло никакого толку? Разве что Гленли выступил (или, скорее, попытался выступить) вперед только затем, чтобы продемонстрировать дружелюбие к драконианам. Впечатления героической натуры он не производит, и, думаю, раскис бы, как ком бумаги в воде, едва что-либо пойдет не так, но даже попытка помочь выставляла его в самом выгодном свете…

По счастью, обо всем этом я сумела промолчать, а лицо моих мыслей, надеюсь, не выдало.

– Благодарю вас, лорд Гленли, – ответила я, – но не меня бы вам уверять… или Кудшайну вы это уже говорили?

(Разумеется, нет – ведь он сразу же подошел ко мне!)

– Нет, – еще более натянуто сознался он, – но непременно скажу. Если только вам известно, где…

Вопрос его оборвал жуткий грохот, донесшийся откуда-то из других комнат, и все мы бросились посмотреть, что его породило.

Причиной пропажи Кудшайна оказалась подруга мисс Симпсон, мисс Эшворт. Обнаружились оба в зале для танцев, среди разбросанных по полу стульев, прежде стоявших рядком у стены.

Едва на пороге появилась леди Плиммер, Кудшайн принялся горячо перед ней извиняться. Тем временем мисс Эшворт, безудержно хихикая, начала приводить стулья в порядок.

– В чем дело? – спросила леди Плиммер.

В жизни еще не слыхала трех слов, настолько похожих на три глыбы льда.

– Я пыталась научить его танцевать! – ничуть не устрашившись, пояснила мисс Эшворт.

Чем больше Кудшайн кланялся, тем явственнее его поклоны напоминали йеланские.

– Боюсь, я потерял равновесие. И в попытках восстановить его… э-э…

Ну да, взмахнул крыльями – потеряв равновесие, дракониане именно так и делают.

Мисс Эшворт начала упрашивать Кудшайна расправить крылья еще раз – теперь уж в безопасном удалении от стульев, но в этот момент терпение лорда Гленли лопнуло, и он в два счета (к дьяволу учтивость!) вывел нас за порог.

Итак, я снова в Стоксли, и абсолютно уверена, что с Кудшайном лорд Гленли так и не говорил, а назавтра, по собственным же словам, опять собирается уехать в город. Якобы с тем, чтоб не мешать нам тихо-мирно работать в свое удовольствие, однако трудно было не заметить, что он просто бежит от неловкого разговора.

Да уж, есть, от чего бежать! Сколько бы он ни уверял, будто отрекся от кальдеритских взглядов, теперь все, что он сделал с тех пор, как я здесь появилась, предстает передо мной в совершенно ином, куда менее радужном свете. Его неуклонные требования не выносить никакой информации за стены этого дома… не знаю, какой это может служить цели, помимо самоочевидной – возбудить в обществе интерес к публикации перевода, но если ему необходима секретность, то мне необходимо подстраховаться. Пожалуй, запасусь-ка я копиями всех наших рабочих записей – так оно будет вернее.

(И – да, леди Плиммер. Особа, настолько заботящаяся об учтивости и благопристойности, сделать всего этого случайно никак не могла. Как ни любезна сия железная старуха на словах, а нож на лорда Гленли явно вострит давно, вот и решила дать нам с Кудшайном понять, под чьим кровом мы оба живем.)

Заговорил Хасту, мудрый Хасту, прозорливый Хасту, шикнас Хасту, и так сестрам с братом сказал:

– Все это явлено было во сне, давным-давно, прежде чем вы появились на свет. Река Эктабра залила, затопила солнце, а камень Ималькит сокрушил его в прах, а травы Нахри оплели его, точно силки, а гора Самшин поглотила его целиком. Теперь Озаряющее Мир – там, в преисподней, и если один из вас туда за ним не отправится, останемся мы во тьме навсегда [30] Вновь стиль меняется, но не настолько значительно, как «Сказ о Сновидении» отличается от двух первых табличек. – К. Да. Как будто и это, и повествование о рождении и детстве четверых писано двумя разными людьми, ведущими рассказ в схожей манере, а «Сказ о Сотворении» и «Сказ о Родословиях» написаны кем-то третьим, рассказывающим историю совершенно иного рода. – О. К. .

Возмутились люди, услышав, что четверо во всем виноваты. Схватили они камни, схватили дубины, но не смогли поразить ими тех, от кого так долго зависели.

– Если Озаряющее мир в преисподней, – сказала Самшин, – его непременно нужно оттуда достать. И пойти должно нам всем, вчетвером.