Мари Бреннан - Обращая сумрак в свет [litres]

Тонкая, надо заметить, цепочка, да еще в паре мест связана на живую нитку, но Симеон полагает, что этого будет довольно. Не для того, чтобы отдать лорда Гленли либо миссис Кеффорд под суд за скупку контрабандных предметов старины – на суде все наши обвинения рассыплются в прах (тем более, что обвиняемые надежно защищены титулом и состояниями), а если и нет, наказанием будет всего лишь денежный штраф, – однако немного подпортить их репутацию мы сумеем. Осталось только убедить доктора Пинфелла отказаться от предложения Гленли и не выставлять его табличек, наглядно свидетельствующих о том, что аневраи заживо жгли людей, на всеобщее обозрение в самом выдающемся музее Ширландии.

Главное, чтоб доктор Пинфелл поверил моим доказательствам.

Завидую Коре. Гленли нет дела, вращается она в Обществе, или нет, вот он ее на этот прием и не тащит. И даже вовсе оставил бы ее в Стоксли, если б я не настояла, чтобы она отправилась с нами, присмотреть за табличками до передачи их в музей. (На самом деле – чтоб она была рядом на случай, если доктор Пинфелл захочет с ней побеседовать, а мы смогли бы спрятать ее от Гленли, когда тот обнаружит, что у нас на уме.) Когда я отправилась одеваться, она все еще оставалась в запаснике, беседуя с Симеоном. Надеюсь, он не забудет, что ему тоже нужно переодеться и привести себя в надлежащий вид.

Кстати. Пора собираться, не то опоздаю к началу.

Отправитель: Одри Кэмхерст

Получатель: Изабелла, леди Трент

1 акиниса

№ 3, Клэртон-сквер

Дорогая гранмамá!

Думаю, теперь мне понятно, что ты хотела сказать в том письме, полученном мною в калорисе. А если и нет… ни одного из принятых сегодня решений я не изменю все равно – что, на мой взгляд, равносильно тому же самому. Не стану утверждать, будто действовала безупречно – объявив мои действия в высшей степени глупыми, ты будешь совершенно права, – но, что тут поделаешь, иного выхода мне в голову не пришло и до сих пор не приходит.

По-моему, вот это и есть – быть как ты.

Однако ученый должен заботиться о полноте предоставляемых данных, а языковеду следует понимать, сколь мало смысла остается в тексте, половина коего отсутствует. Поэтому начну с самого начала.

Что такое приемы в честь благотворителей, ты, безусловно, знаешь, так как видела их куда больше, чем я. Тот же самый салон, та же самая обслуга, и, вполне вероятно, даже тот же самый оркестр. И, разумеется, все те же самые лица, хотя я с радостью обнаружила среди гостей Алана Престона, заметно утомленного бесплодными скитаниями по Каджру в поисках древностей, которых там отродясь не бывало.

Кстати, многое ли тебе рассказала Лотта (знаю, о моих недавних глупостях ты узнала именно от нее)? Буду исходить из того, что поведала она обо всем, иначе письмо выйдет таким длинным – хоть грузовое авто под него нанимай.

Мы с Кудшайном явились в Салон Уитни на правах гостей лорда Гленли. Обещание хранить все, касающееся табличек, в секрете, еще сохраняло силу, но я думаю, к сему моменту оно превратилось в пустую формальность: что толку молчать, если рукопись перевода уже в издательстве? Насколько он мог судить, возможностей заклепать его пушки у нас более не осталось.

Однако ж мы твердо решили сделать все, что в наших силах. Вот только планы наши сразу же пошли наперекос.

Прежде всего, разговор без лишних ушей с доктором Пинфеллом… О да, поговорить мне с ним удалось – целых две минуты, среди огромной толпы, после чего он умчался приветствовать кого-то еще. Конечно, его винить не в чем: как говорит Симеон, восемьдесят процентов времени директора музея занято представительской деятельностью, и только двадцать – собственно музейной работой, и то если повезет. Но все-таки я рассчитывала, что твое имя подействует на него чуточку лучше (прости за то, что воспользовалась им без спросу, но я ведь знаю: помочь в разоблачении подлога Гленли ты была бы только рада).

Так вот. Пока я безуспешно гонялась за Пинфеллом, Кудшайн остался сам по себе. В основном, стоял рядом с Симеоном и Аланом и выглядел крайне неловко, но Симеон еще должен был пожать свою долю рук и оставаться с Кудшайном весь вечер, ясное дело, не мог. Оставив на время попытки изловить Пинфелла и оглядевшись, я обнаружила, что Кудшайн остался совсем один, а с наветренной стороны к нему на всех парусах движется миссис Кеффорд.

По-моему, втайне от всех промчаться через весь салон – дело из разряда невозможных, однако я постаралась изо всех сил и остановилась рядом с Кудшайном прежде, чем миссис Кеффорд успела покончить с вступительными любезностями. Мое приближение она, разумеется, заметила, но обратив взгляд ко мне, притворилась весьма удивленной.

– О, дорогая, счастлива видеть вас! Я слышала, вас можно поздравить: ваш труд уже на пути в типографию.

Выглядела она точно кошка, обмакнувшая изловленную канарейку в сметану и не спеша, смакуя, облизывающая добычу.

– Как жаль, что не могу ответить вам тем же, – сказала я.

Наградой мне послужило легкое недоумение, мелькнувшее в ее взгляде.

– Прошу прощения?..

– Поздравлениями, – пояснила я. – Поздравить вас в свою очередь я не могу. В иное время сочла бы достойным поздравлений назначение вашего мужа спикером от оппозиции в Синедрионе, но, как я слышала, пост этот он получил, пообещав сохранить базу наших целигеров в Обители, а Обитель по-прежнему оставить на положении ширландского протектората. Да, в политике я не слишком искушена… но, сколь мне известно, политиков, не сумевших выполнить обещаний, ждут серьезные неприятности со стороны собственных же однопартийцев.

Разумеется, все это было сиюминутной, спонтанной бравадой. На самом деле в эту минуту мне до смерти хотелось помахать у нее перед носом ее же письмом, написанным Гленли перед его отплытием в Ахию. Но, как ни приятно было бы поглядеть на ее старания оправдаться, я понимала: действовать сгоряча не стоит. Однако весь этот вздор с подложной находкой был устроен ими ради влияния на ход конгресса, а если так, зачем отказывать себе в удовольствии хотя бы похвастать их неизбежным поражением?

Миссис Кеффорд негромко, вкрадчиво рассмеялась.

– О, дорогая! Что ж, по крайней мере, в одном вы совершенно правы: в политике вы действительно не искушены.

– А вы, – вмешался Кудшайн, – совершенно не знаете моего народа. Вы приготовились к бою с порождениями собственного воображения, и в схватке с ними вполне могли бы победить. В бою против истины победы вам не достичь.

Да, в искусстве выражаться иносказаниями мне до Кудшайна далеко!

– Вы будете на конгрессе? – спросила миссис Кеффорд.