Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

– Но это была не она? – спросила Мимара.

Несколько молодых людей промчались тогда мимо, даже не заметив их. Он потянулся вниз безжизненными пальцами, уверенный, что Эсми будет легкой, как свернутые тряпки. Это напомнило ему, как в детстве он вытаскивал камешки из мокрого песка на пляже. Он перевернул женщину на спину, открыл ее мокрое лицо и, споткнувшись о стену, упал на живот.

Радость и облегчение… в отличие от всего, что он испытывал до первой священной войны.

– Нет… Просто какая-то другая женщина, которой не повезло. Твоя мать вернулась домой без единой царапины.

Когда он вернулся, она сидела на подоконнике и смотрела в щели между соседними домами на гавань. В комнате было темно, так что с того места, где он стоял в дверях, она казалась светящейся.

– Она больше никогда о тебе не говорила… Ни мне, ни кому-либо другому.

Пока не уступила Келлхусу.

Они оба замолчали на какое-то время, словно пытаясь осознать скрытый смысл его рассказа, и уставились на немногочисленную толпу скальперов перед ними. Поквас шел с тушей полевки, перекинутой через его огромную саблю, которую он носил в кобуре наискосок через спину. Галиан подпрыгивал рядом с ним, такой же быстрый и ловкий, как и его язык. Конджер и Вонард топтались, как торопливые призраки, их галеотские боевые прически в виде кичек были настолько беспорядочными, что их волосы падали грязными лохмотьями на плечи. Колл шатался и хромал, его плечи были остры, как палки.

– Твоя мать выжила, девочка, – наконец, рискнул снова заговорить Акхеймион. – Так же, как и ты.

Он поймал себя на мысли, что, возможно, она умерла в тот день в гавани – или умерла часть ее. Эсменет, которую он нашел, не была той Эсменет, которая покинула его, это уж точно. Если уж на то пошло, ее меланхолия рассеялась. Он помнил, как думал, что она действительно исцелилась каким-то образом. До этого дня какая-то внутренняя летаргия всегда притупляла аппетит ее любопытства, порочную остроту ее острот. По крайней мере, так казалось в то время.

– Пусть Та Сторона разбирается в ее грехах, – добавил Друз.

Обычно он избегал подобных разговоров. Мир казался слишком похожим на корку, натянутую на что-то ужасное, и смерть маячила в нем, как единственный ужас. Когда-нибудь с его грехами тоже будут разбираться, и ему не нужна была Мимара и ее Око, чтобы узнать свою окончательную судьбу.

Он шел, ожидая, что Мимара уколет его новыми вопросами и нелестными замечаниями. Но она по-прежнему смотрела вдаль, на раскинувшиеся перед ними просторы, на ветер, на бесконечные линии. «Ты не знаешь, что мир искривлен, – подумал он, – живя на равнине».

Возможно, из-за того, что они говорили на айнонском, старик вспомнил время, проведенное в Каритусале, когда он шпионил за Багряными Шпилями, и об этом старом пьянице – Посодемасе, как тот себя называл, – который рассказывал ему истории в таверне под названием «Святой прокаженный». Этот человек, который утверждал, что пережил семь морских сражений и не менее пяти лет был пленником шайризских пиратов, не говорил ни о чем, кроме своих жен и любовниц. Он описывал в мучительных подробностях, как каждая из них предавала его в том или ином унизительном отношении. Акхеймион сидел, слушая этого негодяя с коровьими глазами, попеременно оглядывая толпу, кивая в ложном ободрении и говоря себе, что мало что может быть дороже для человека, чем его стыд – и что бесконечное пьянство срывает с людей это чувство.

И именно это, как он понял с немалой долей тревоги, происходило здесь, на долгой дороге в Ишуаль.

Бесконечное опьянение. А вместе с ним – медленное удушение стыда.

Что хорошего в честности, если она не несет в себе боли?

Пыль на горизонте. Запах человека на горячем ветру.

Они быстро бежали по траве, пригибаясь так низко, что сорняки цеплялись за их плечи, и их ряды были разбросаны так широко, что пыль от их приближения не могла насторожить их добычу. Они выкрикивали оскорбления ненавистному солнцу. Они были скользкими существами, неутомимыми и неумолимыми в преследовании добычи ради своих ужасных аппетитов. Они принимали грязь за пищу, а насилие – за блаженство. Они носили лица своих врагов, нечеловечески красивые, когда были спокойны, и гротескно искаженные, когда возбуждались.

Шранки… Оружие древней войны, охватывающее мертвый мир.

Они чуяли их, нарушителей границы. Они видели клочки плоти, кровавые надрезы, которые делали, чтобы поглумиться над жертвами, глаза, широко раскрытые от невыразимого ужаса. Хотя прошли поколения с тех пор, как их предки в последний раз встречались с людьми, факт их существования был запечатлен в их плоти. Болезненное великолепие их криков. Жар их крови. Дрожащая слава их борьбы.

Они прыгали, как волки, носились, как пауки. Они бежали за истинами, которых не знали, за истинами, написанными их кровью. Они бежали за обещанием насилия…

Только для того, чтобы удивиться человеческой фигуре, поднимающейся из зарослей кустарника и травы.

Женской фигуре.

Сбитые с толку, они перешли на шаг, сомкнувшись вокруг нее широкой дугой. Ветер обдувал ее руки и ноги, трепал волосы и лохмотья, в которые она была одета, унося с собой осадок, который был ее запахом.

Запахом человека, гнили, нечистот и… и еще чего-то…

Чего-то одновременно пугающего и манящего.

Они окружили ее, раскачиваясь и визжа, размахивая грубым оружием или мяукая в смутном предчувствии. Их вождь приблизился и опустил руки вниз, а потом отвел их назад, чтобы протащить ножи через пыльный дерн. Он стоял перед ней, почти такой же высокий, и мухи жужжали вокруг сгнившей кожи, в которую он был одет.

– Кто ты такая? – пролаял он.

– Ребенок того же отца, – сказала она.

Вождь начал топать ногами. Он оскалил зубы и заскрежетал ими, чтобы женщина увидела.

– Отец… отец! У нас нет отцов, кроме земли!

Она улыбнулась материнской улыбкой.

– Нет, они есть у вас. И они отказывают вам в этом пути.

– Убью! Убью тебя! Убей-уничтожь остальных, чтоб их!

– И все же ты не испытываешь голода в отношении меня…

– Никакого голода…

– Потому что мы дети одних и тех же отцов.

– Убить! – завопил вождь. – Убить… убить… твою мать! – Он щелкнул челюстями, как волк, спорящий с костью, и поднял свои изрытые ржавчиной ножи к безликому небу.

Существо по имени Мимара высоко подпрыгнуло над качающейся головой вождя. Солнечный свет искрился на обнаженной стали. Оно кувыркнулось со сверхъестественной медлительностью и приземлилось в позе воина. За его спиной дергался, визжал и хватал воздух когтями вождь, словно пытаясь удержать фиолетовую кровь, хлеставшую из его шеи. Он исчез в пыли, превратившись в дрожащую тень за меловыми завесами.