Ричард Бэккер - Воин Доброй Удачи [litres]

Клирик поет.

Он стоит бледный, с обнаженной грудью. Сквозь прорези его лица просвечивает блеск. Он тянется вперед, его руки скрючены и похожи на когти. Арканы белого света перечеркивают задние ряды разношерстной колонны…

Седьмая теорема квуйа – или что-то в этом роде.

Вопли, как лошадиные, так и человеческие. Мелькание теней в ярком солнечном свете. Люди брошены на землю. Лошади катаются и бьются, поднимая клубы пыли. Мимара видит человека, стоящего на коленях и кричащего. Сначала он кажется всего лишь тенью в пыли, но каким-то чудом сквозь ее завесы открывается туннель ясности. Он воет, его борода пылает под обожженными щеками.

Затем битва обрушивается на нее.

Нангаэльские боевые кличи сотрясают воздух. Передние тидоннцы толкают своих пони вперед, щиты наготове, мечи высоко подняты. Скальперы встречают их атаку с жутким спокойствием. Они обходят мчащиеся фигуры, рубят всадников, валят на землю лошадей. Поквас прыгает, поворачиваясь под тяжестью своей огромной сабли. Пони спотыкается о взрывающуюся пыль. Голова всадника кружась, взлетает ввысь, а потом падает, волоча за собой бороду, как комета. Ксонгис ныряет между атакующими тидоннцами, вспарывая бедро одному из них. Капитан рисует еще один неуловимый полукруг, прежде чем сделать высокий выпад, чтобы пронзить горло еще одного человека. Несчастный падает навзничь, задыхаясь и вываливаясь из стремян.

Хаос и мрак. Фигуры появляются, а затем исчезают в коричневом тумане. Волшебный свет мерцает и светится, как молния в облаках. Один раненый нангаэлец вываливается из завесы этого безумия с дубинкой, зажатой в окровавленном кулаке. Мимара с удивлением обнаруживает в своей руке Бельчонка – яркое и острое оружие. На лице нангаэльца застыла смертельная решимость. Он замахивается на нее, но она легко ныряет в сторону, разрезая его предплечье изнутри до кости. Он рычит и вертится на месте, его борода болтается в поисках крови. Но дубинка выскальзывает у него из рук – Мимара перерезала ему сухожилие. Он прыгает, чтобы схватить ее, но она снова слишком проворна. Отступает в сторону, сбивает его с ног и рубит ему шею сзади. Он падает, как бесчувственный мешок.

Пыль клубится и вращается, поднимается и опускается, как молоко, пролитое в ручей. Скальперы застыли – это могло бы быть задыхающимся недоверием, но больше похоже на моргающее любопытство. Туман рассеивается, открывая взору словно нарисованные мелом фигуры, ползущие по выжженной траве или корчащиеся на ней. У них смола вместо крови.

Мимара смотрит на человека, которого почти убила. Он лежит неподвижно на животе, моргая и задыхаясь. Татуировка в виде небольшого Кругораспятия украшает его левый висок. Она не может заставить себя прекратить его страдания так, как это делают другие. Она отворачивается в поисках Акхеймиона, моргая от пыли…

Она находит Друза в нескольких шагах от Колла, который стоит точно так же, как и до начала битвы, а его меч все еще висит на веревке. Она пытается поймать взгляд волшебника, но он смотрит куда-то вдаль, щурясь.

– Нет, – прохрипел Акхеймион, словно очнувшись от глубокого оцепенения. – Нет!

Сначала Мимара думает, что он имеет в виду происходящее перед ними убийство невинных, но потом она понимает, что его взгляд следует за убегающими всадниками. Она едва может разглядеть их из-за пыли – восемь или девять человек, спешащих на север.

– Не-е-е-е-ет!

Слова Гнозиса грохочут со всех сторон, как будто произносятся собственными легкими неба. Голубоватый свет вырывается из глаз и рта волшебника… Смысл – нечестивый смысл. Он поднимается в открытое небо, ступая по призрачной земле. Дикий, седой, старый, он кажется куклой из узловатых тряпок, брошенной высоко в небо.

Она стоит ошеломленная, наблюдая, как он догоняет убегающих всадников, а затем обрушивает на них сверкающий дождь разрушения. Клубы и шлейфы пыли – знак беспорядка на горизонте.

Остальные почти не проявляют интереса к этому. Быстрый взгляд показывает, что почти все они целы, за исключением Конджера, который сидит в пыли, гримасничая, – его руки сжаты вокруг багрового колена. Он с тупым ужасом наблюдает за приближением своего капитана. Тень меча лорда Косотера на мгновение падает на его лицо, и Конджера больше нет.

– Никаких хромоногих! – Капитан скрипит зубами, его глаза голодны и блестят одновременно. – Соберите пони… всех! Тех, на ком мы не ездим, мы едим… в итоге.

И это – итог их добычи. Почему-то кажется святотатством надевать чужое имущество – настолько эти вещи чистые и настолько скальперы грязны. Старый волшебник возвращается на усталых ногах, обрамленный бурлящими завесами дыма. Он поджег равнины.

– Я уже проклят, – это все, что он говорит в ответ на взгляд Мимары.

Он смотрит в землю и не произносит ни слова в течение следующих трех дней.

Его продолжительное молчание беспокоит ее не так сильно, как ее собственное безразличие к нему. Она достаточно хорошо понимает: убивая тидоннцев, старый волшебник убивал во имя подтверждения своего статуса. Но она знает, что его вина и смятение – это такой же вопрос движения вперед, как и ее сострадание. Его молчание – это молчание лжи, и поэтому она не видит причин для беспокойства.

Ей приходится нести бремя собственного убийства.

Утро третьего дня проходит так же, как и любое другое, за исключением того, что все притоки, которые они пересекают, высохли в пыль, а их кожа стала достаточно дряблой, чтобы капитан мог ввести ограничения на еду. Когда старый волшебник наконец решает заговорить, его рот оказывается совсем пересохшим.

– Ты когда-нибудь видела так Келлхуса?

Келлхус. Услышав это имя, она почему-то почувствовала укол, настолько сильный, что подавила желание сделать один из знаков защиты, которым научилась в борделе. До Акхеймиона она никогда не слышала, чтобы кто-то так фамильярно называл ее отчима. Даже мать всегда говорила о нем «Твой отец». Не раз.

– Видела ли я моего отчима? – переспросила она. – Ты имеешь в виду моими… другими глазами?

По его нерешительности она поняла, что он уже давно боялся задать этот вопрос.

– Да.

Отпущение грехов, осознает она. Он убил тидоннцев, чтобы ни одно известие об их экспедиции не дошло до Великой Ордалии, и теперь он пытается оправдать их смерть через праведность своего дела. Люди убивают, люди оправдывают. Для большинства эта связь совершенно неразрывна: убитые просто обязаны быть виновными, иначе зачем бы их убивать? Но она знает, что Акхеймион – один из тех редких людей, которые постоянно спотыкаются о швы в своих мыслях. Люди, для которых нет ничего простого.

– Нет, – отвечает она. – Поверь мне, я видела его всего несколько раз. Пророкам не хватает времени на настоящих дочерей, не говоря уже о таких, как я.